№ 1

На Ваше благословение дня, в который Вы ощутили, что Господь явил Вам особенную Свою милость, и я отвечаю так: Благословен Бог Отец Света, от Которого всякое даяние благо и всяк дар совершен! Люди, седящие во тьме и сени смертней, Свет возсия им, то есть, Христос в Его истинном учении.

И опять — начинаю славословить, благодарить Бога! Благословен Бог, облегчивший Вам переход от самочинного образа жизни к другому, который ближе к преданию святых Отцов. Безмолвствующему как-то несвойственно многословие и в самом молитвенном правиле. Хотя все человеки созданы по образу Божию, но в этом отношении безмолвник есть особеннейший, точнейший образ Божий. Посмотрите, что говорит Евангелист Иоанн о Боге: от вечности Он довольствовался единым Своим Словом!.. Утешение, которое — надеюсь на милость Божию — прозябнет из настоящего Вашего делания, подтвердит Вам эту истину. Оно  будет со временем требовать, чтоб Вы еще более стряхнули с себя листья для плодов.

К смертной памяти — полезно принуждать себя, хотя бы сердце и отвращалось от нее. Она — дар Божий, а понуждение наше к ней — только свидетельство искренности нашего желания иметь этот дар. При понуждении себя нужно и молиться: «Господи, даждь ми память смертную». Таково об этом предмете учение Макария Великого, Исаака Сирского и прочих великих Отцов; Вы найдете его и в драгоценной книжке Нила Сорского.

О любви к ближнему мы знаем из учения Отцов, что она бывает двух родов: естественная и Евангельская, или о Христе. Естественная насажена в нас при нашем сотворении, и потому непременно есть в каждом человеке. Она повреждена, как и прочие благие свойства, падением, или прародительским грехом; а потому в каждом человеке подвержена большим или меньшим, кратким или продолжительным изменениям. Христос, исцеляющий все наши недуги дивным образом, исцеляет и поврежденную любовь: заповедует Себя — Господа любить в человеках. Этим Он возводит любовь на высочайшую степень горячности, дарует ей чистоту, духовность, святыню, — и погашается пламенем любви о Христе нестройный, дымный пламень плотской любви — любви смешанной, составленной из мечтательного, несуществующего наслаждения и жестокого, убийственного мучения. Ощущение духовной любви водило пером святаго Иоанна Лествичника, когда он сказал: «Любовь к Богу погашает любовь к родителям и прочим близким по плоти; — говорящий, что имеет ту и другую любовь, обольщает себя». Также он сказал в 15-й степени: «Огнь погашается огнем, то есть любовь плотская любовию Божественною». Когда мы рассмотрим себя со вниманием, то увидим с Божиею помощью (на такое видение нужна помощь Божия! Такое видение — дар Божий!), что наиболее имеем любовь естественную, а Евангельскую должны еще стяжавать. Это самое разумел я, когда писал вам, что Евангелию от Иоанна предшествует Евангелие от Матфея. Евангелие от Иоанна говорит наиболее о любви к Богу, о смотрении Божием, ясном для одних очищенных. Очищается же человек, входит в видение Бога и любовь к Нему — любовию о Христе к ближнему, или любовию Христа в каждом ближнем, а в чуждом Христианства и Христа — любовию к образу Божию. И лишенный славы Христианства не лишен славы человечества — есть образ Божий!

Вы отнеслись ко мне ради Бога для пользы души Вашей; я — также ради Бога — располагаюсь говорить вам то, что сочту истинным и душеполезным. Шествуя к Господу путем ума и сердца, желая встать пред величеством Его неприступной славы, лицем к лицу, не будьте разумны и многосведущи. Для Него приятнее младенческое лепетанье души, умалившейся, так сказать, от зрения множества немощей своих, нежели красноречивое витийство души, напыщенной самомнением. Апостол Павел сказал о себе: Не судих себе ведети ничтоже, точию Иисуса Христа, и Сего распята [242]. А для меня предовольно, если я познаю, что я грешник. Довольно мне будет этого знания! Оно, прикасаясь — как жезл Моисеев к камню — к моему ожесточенному сердцу, будет изводить живую струю слез. Плач мой пред Господом моим предпочитаю всей земной мудрости, — и грех мой предо мною есть выну! Грех мой — первенствующий предмет моего духовного созерцания!

В письмах Ваших ко мне не будьте умны, красноречивы, сведущи в Писании. Будьте буи! Из премудрой сделайтесь буйею, чтоб стяжать истинную премудрость — смиренномудрие, в котором обилие духовного разума. И я, грешник, в ответ Вам буду произносить обнаженное, безлестное слово сердца, приятное одною искренностию и, может быть, истиною. Отселе, вкусив его, познайте, что сказанное мною сказано — ради Господа.

Прошу Ваших святых молитв о глаголющем и не творящем, чтоб произносимое мною слово послужило мне во спасение, а не в осуждение. — Аминь.

№ 2

Вместо всякой надписи ставлю над письмом моим изображение святого Креста. Крест — это приличнейшая надпись над словом крестным, произносимым для проходящего путь крестный. И так внимайте тем словам, которые извлекаются верой Вашей из окаянного сердца моего, погруженного в молитву и слышащего дивные глаголы, произносимые благодатию в тайне душевной клети. Глаголы эти питают меня, питают и тех, которые ради спасения души своей захотят не презреть грешных и убогих слов моих.

Георгий Алексеевич, Затворник Задонский [243], в продолжение двух лет был обеспокоиваем помыслами о выходе из Задонской  обители. Ему представлялось, что место это не довольно уединенно, что в другом его будут менее беспокоить посетители; однажды, как он развлекался этими мыслями, сказывают ему, что некоторый странник желает его видеть, ибо имеет нечто сказать ему от Серафима Саровского. Затворник приглашает странника, который, вошедши к нему, говорит: «Отец Серафим велел тебе сказать, что стыдно тебе, Затворнику, дозволять бесовским помыслам такое долгое время беспокоить тебя. Никуда не переходи, Богу угодно, чтоб ты жил здесь». Сказав эти слова, странник поклонился и удалился. Изумлен был Затворник этим обличением его тайных помыслов и, когда опомнился, послал келейника своего, чтоб воротить странника. Келейник напрасно искал в монастыре и за монастырем обличителя — он скрылся. Кто он был? Не будем об этом любопытствовать много, но заметим из этого события нужное нам, именно, что постоянное сту-жание помысла не есть еще признак его правильности. Ах! Где то желанное спокойствие, к которому влечется наше сердце, которого оно не может не жаждать и не искать? Оно сокровенно в Кресте Христовом. Напрасно будете его искать в чем другом. Диавол, смотрящий на лицо души человеческой и ловящий ее в погибель, видит стремление, стремление естественного нашего сердца к нерушимому покою, и по поводу этого стремления дает совет: «прейди с места твоего жительства в другое, там найдешь желанное спокойствие». Таков его совет, под личиною которого скрыт другой: «Сниди со Креста».

Святые Отцы повелевают выдерживать брани, не оставляя места, в особенности если в нем нет явных поводов ко греху. Монах, оставляющий по причине душевной брани место своего жительства, никогда не возможет стяжать духовных плодов. Стойкость — одно из первых достоинств воинства и земного и духовного. Опытные в битвах ратники почитают признаком храбрости отважное нападение на строй неприятельский, но несравненно большим — безмолвное стояние с угрюмою твердостию под ядрами и картечью неприятельских батарей, когда этого требует общий план военачальника. На таковых-то воинов наиболее он может положиться. На таковых воинов наиболее полагается наш Подвигоположник Господь Иисус Христос и венчает их духовными венцами. Делание это заповедает нам Дух Святый: Аще взыдет на тя дух сильного, ты места своего не оставь. Напротив того, Он укоряет воинов нестойких и объявляет им лишение духовных дарований: Сынове Ефремли наляцающе и стреляющее  луки, возвратишася в день брани… И отрину Господь селение Иосифово, и колено Ефремово не избра [244]. Этого и Вы устрашитесь; постарайтесь принести плод, по слову Господню: «в терпении».

Что Вы заметили в себе некоторые недостатки, о которых прежде думали легче, с извинением и оправданием их — этому не удивляйтесь. Мы к тому стремимся, чтобы узреть наши грехи и омыть их слезами покаяния прежде того времени, времени страшного, когда покаяние будет только мучить, а не исцелять.