Христос воскресе!

«Христос воскресе!» — говорили Ангелы женам-мироносицам, благовествуя им о воскресении Христовом. «Христос воскресе!» — благовествовали в свою очередь святые жены плачущим и рыдающим Апостолам Христовым. «Христос воскресе!» — приветствовали друг друга и святые Апостолы, спеша поделиться общею радостью. И пронеслось это радостное «Христос воскресе!» по всем концам земли и повторяет его торжествующая Церковь Божия повсюду, и сколько радости, сколько утешений благодатных изливается в сердце от этих двух слов! Кажется, так бы и повторял всю жизнь «Христос воскресе! Христос воскресе!»

Отчего это? Почему эти слова так сладостны, так вожделенны для сердца христианского?

Да потому, что если бы Христос не воскрес, то не было бы и веры нашей святой, мы были бы тогда самыми несчастными из созданий, не было бы нам никакой надежды на спасение, и погибли бы мы тогда с грехами своими во глубинах адовых!... «Аще Христос не воста, — говорит святой Апостол, — суетна вера ваша: аще есте во гресех ваших... окаяннейши всех человек есмы» (1 Кор. 15; 17,19). Если бы не воскрес Он, Начальник и Совершитель спасения нашего, то мы не смели бы и мечтать о нашем воскресении из мертвых... Но теперь Он воскрес — «Христос воста от мертвых, начаток умершим бысть» (1 Кор. 15; 20), — и мы более не страшимся смерти: что до того, что мы умрем? Ведь мы знаем, что грядет час, когда все мертвые, и мы с ними, восстанем из могил своих, и настанет для нас новая, вечная блаженная жизнь, и мы никогда более не умрем, ибо — «Христос воскрес!» Вот почему и трепещет радостно сердце наше при этих сладостных словах: «Христос воскрес!» Он воскрес, говорит мое сердце, — значит воскресну и я, — об одном остается мне позаботиться, чтобы воскреснуть не для суда и осуждения, а для жизни вечной. А это уже мое дело; главное сделано: врата в Царствие Божие отверсты и Домовладыка Господь наш стоит в сих вратах и зовет всех и каждого: «аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди» (Мф. 19; 17). Соблюди заповеди, выполни это непременное условие, — и ты воскреснешь для жизни вечной!

116. Что дороже: душа или мир?

«Кая бо польза человеку, аще приобрящет мир весь, и отщетит душу свою?» (Мк. 8; 36).

И то и другое, и душа и мир сей, дорого для нас, слушатели возлюбленные! Дорога душа, — ибо тою живем, тою движемся; дорог и мир сей, — ибо в том наслаждаемся, в нем находим покой и все потребное для настоящей жизни нашей. Дорога душа, ибо кому же хочется умирать — с душою расставаться? Дорог и мир, ибо кто не ищет удобства жизни и других благ мирских? Но — что из двух должно быть для нас дороже: душа ли, или мир сей? Да позволит мне любовь ваша положить на весы то и другое, дабы лучше распознать, что из них дороже. — Без всякого сомнения, братие, то для нас лучше и любезнее, что прекраснее, что драгоценнее и что полезнее. Сравним же теперь душу нашу и мир сей. — Итак, что же? Не прекрасен ли мир сей? Ведь столько в нем высоких и почетных должностей, столько чинов, столько в нем украшений златых и многоценных, столько лиц прекрасных, столько храмин дивно построенных; к тому же — столько сладких и приятных дружеств, обществ, пиршеств, веселий, прохлад и утех, а — выше всего — временные грехов сладости! Так прекрасен мир сей, что невольно влечет к себе и очи и сердце человека, как магнит влечет железо. И никому-то не хочется отвести очей от красоты его! Не напрасно святой пророк Давид молился: «отврати очи мои еже не видети суеты» (Пс. 118; 37). Сказал бы кто-нибудь: пророче Божий, сам отврати очи твои не видети суеты, не глядя на суету, отвратись от ней. Но св. пророк отвечает: не могу сам собою отвратить их; ибо «зело углубишася» в суету и неуклонно зрят на нее, и собственных сил моих недостаточно к тому, чтобы преодолеть их, един Бог силен сотворить сие. Ты убо, Господи, «отврати очи мои еже не видети суеты!» Если же неудобно отвратить и очей от суетного мира сего, то еще труднее отвратить от него сердце. Так прекрасен и любезен нам суетный мир сей! — А душа наша имеет ли какую-нибудь красоту? — Да что такое душа? — Душа есть существо разумное, невидимое, бестелесное, бессмертное, богоподобнейшее, имеющее образ Создателя своего. Рассмотрим со вниманием здесь одно слово: богоподобнейшее. Что прекраснее Самого Творца вселенной? Конечно — ничто, ибо Он есть Источник всякой красоты. А что из всех созданий небесных и земных подобно Богу? Ничто, кроме двух созданий, Ангела и души человеческой; в сих только существах явлен образ Пресвятой Троицы. Но человеческое естество и над Ангелами превознесено еще воплощением Сына Божия; ибо, по глаголу Апостольскому, «не от Ангел когда приемлет» Единородный Сын Божий, «но от семене Авраамова приемлет» (Евр. 2; 16). Приемлет, искупляя душу человеческую кровью Своею и обновляя в ней древнее подобие Свое, и украшая ее еще больше и превосходнее. Здесь, собрав вся красная мира сего, положи против красоты души человеческой, и, смотри, что прекраснее —

— Посмотрим теперь, что драгоценнее: — душа или мир сей? — Как вы думаете? Дорог ли мир сей? Люди часто ценят богатства мирские дороже души своей: за золото и серебро и за другие вещи полагают душу свою, неся ее, как деньги, на куплю. Вот идет наемный воин на брань из-за одной корысти, — он несет душу свою: Бог весть, возвратится ли он с нею! Вот идет купец со своим товаром в далекий путь, ради приобретения, — несет душу свою: Бог весть, принесет ли ее обратно! Вот идет разбойник на разбой, чтобы добыть нечто, — несет душу свою: Бог весть, не сам ли убит будет! Или вот идет вор на кражу, — несет душу свою: кто знает, ведь может быть поймают и повесят его! Словом, человек непрестанно полагает душу свою за блага мирские. Но хотите ли, я представлю вам истинного ценителя всех сокровищ мирских? Это угодник Божий, святой Андрей, Христа ради юродивый. Он видел однажды такое видение: прекрасный юноша, сошедший с высоты небесной, держал в руке три венца: один златой, другой жемчужный, третий из цветов белых и красных. Святой Андрей, приступив к юноше тому, говорит: "Продаешь ли эти венцы? Хотя я сам и не могу их купить, но подожди меня: я пойду и скажу господину моему, и он даст тебе за них столько злата, сколько хочешь". Что же отвечал юноша? "Поверь мне, — говорит, — если бы ты принес злато всего мира, и тогда не отдал бы я ни тебе, ни другому кому, ни одного цветка". — Слышите ли цену всех богатств мира: они не стоят одного цветка райского! Но, о юноша прекрасный! Почему же так дорог у тебя один цвет райский, что за него не хочешь от всего мира собранного золота? Отвечал юноша: "Потому что цвет райский имеет такую красоту, которой ум человеческий постигнуть и язык изъяснить не может. Он имеет силу радостотворную, так что самою красотою своею и неизреченным благоуханием столь увеселяет человеческое сердце, что если бы человек всегда на него смотрел, то не захотел бы ни есть, ни пить, и не ощущал бы в себе никакой болезни; к тому же, цвет оный не увядает, но всегда цветет". — Посмотрим же на богатство мира сего, — имеет ли оно такую силу, как цвет оный райский: не увядает ли, и красоты своей не теряет ли? И поистине ли увеселяет человеческое сердце? Увеселяет, но на самое краткое время, а великих печалей надолго исполняет. Ибо кому вопиет Апостол: «Приидите ныне, богатый, плачитеся и рыдайте о лютых скорбех ваших, грядущих на вы. Богатство ваше изгни, и ризы вашя молие поядоша» (Иак. 5; 1-2). Теперь всякий знай цену всех богатств мирских; они не стоят одного цвета райского! — Но попытаемся узнать цену души человеческой — христианской. Если один цвет райский так драгоценен, что богатства всего мира не могут сравниться с ним, то тем более душа человеческая, ради которой насажден от Бога рай и обогащен всякими от Бога добротами. Цена души человеческой то же, что и цена Крови Сына Божия; ибо святой Апостол говорит: «не нетленным сребром или златом вы искуплены, но честною Кровию Агнца непорочна и пречиста Христа» (1 Пет. 1; 18,19). Взвесь Кровь Сына Божия, взвесишь и цену души; оцени воплощение Сына Божия, оцени Его чудеса, страдания, крест и смерть, — тогда оценишь и душу. Пусть всякий рассудит в какую цену Сам Сын Божий поставил душу человеческую: выше небес, выше Ангелов, выше престола Своего Божественного и всего Небесного Царства; ибо ради нее, оставив все то, на землю снисшел, Себя ради ее не пощадил, душу Свою за нее на крест положил... Ищи же тут цену души человеческой! — Наконец, что полезнее — душа или мир сей? Полезнее то, что долговечнее, чем дольше можно пользоваться, чего на должайшее время станет. Но известно ли кому, как долго можно пользоваться миром, год ли, два ли, десять, или сто? Поистине, никто не знает, поживет ли в мирских благах и один день, от утра до вечера, или от вечера до воссияния другого дня; ибо всякому и всегда возглашает труба Евангельская: «безумие, в сию нощь душу твою истяжут от тебе: а яже уготовал еси, кому будут?» (Лк. 12; 20). А душа надолго ли дана человеку? — Не только на временную сию жизнь, но и на веки вечные. Ибо хотя человек временно и умирает, однако душа безсмертна и живет по смерти человеческой как написано: «праведных души в руце Божией, и не прикоснется их мука» (Прем. 3; 1). А в общее, несомненно чаемое, воскресение мертвых душа паки соединится с телом, «егда тленное сие облечется в нетление и мертвенное сие облечется в безсмертие» (1 Кор. 15; 54). О как долго, в безконечные веки, будет жить душа наша! Что же пред нею мир сей, днесь сущий, а утре погибающий. — Таким образом, взвесив душу и мир, с дерзновением говорю, что душа несравненно лучше и дороже мира, ее подобает любить, о ее спасении всячески пещися. Безумен же и пребезумен всяк, кто душу свою погубляет за суету мирскую! «Кая бо польза человеку, аще приобрящет мир весь, и отщетит душу свою?» Аминь.

(Из сочинений святителя Димитрия, митрополита Ростовского)

117. Суд Божий, карающий убийц

«Не убий Крови бо вашей... от руки человека брата изыщу» (Исх. 20; 13; Быт. 9; 5).

Человекоубийство есть одно из таких злодеяний, за которые суд Божий постигает злодея в сей жизни, часто вслед за совершением злодеяния, а еще чаще замечательными и поразительными путями. Это злодеяние человекоубийства так тяжко, что против человекоубийцы вопиют к Богу об очищении за кровь свою и «души избиенных» (Откр. 6; 10); против него вопиет и самая кровь, невинно пролитая им на земле (Быт. 4; 10); против него и самая правда Божия... Первый на земле человекоубийца, Каин, всю жизнь свою носил на челе своем печать отвержения Божия и знамение суда и кары небесной: «ирече Господь Каину: глас крове брата твоего вопиет ко Мне от земли: и ныне проклят ты на земли, ямсе разверзе уста своя, прияти кровь брата твоего от руки твоея. Егда делавши землю, и не преложит силы своея дати тебе, стеня и трясыйся будеши на земли» (Быт. 4; 10-12). Оттого бремя жизни Каина было для злодея тяжелее и страшнее смерти, которой он желал себе (стих 14); но и смерть удалена была от него угрозою суда Божия, ибо сказано: «всяк убивый Каина седмижды отмстится» (стих 15). Человекоубийца, при всех усилиях скрыть свое злодеяние, раньше или позже, так или иначе, непременно открывается и уличается, или же сам собою, по обличению совести, сознается в преступлении. Как часто самые маловажные обстоятельства, самые случайные признаки дают основание и не всегда опытным судьям узнавать и уличать скрывшегося человекоубийцу... Но иногда Бог попускает человекоубийце скрыться на время от законного преследования; но и тогда, как поразительно, как поучительно праведный суд Божий изобличает убийцу! Чаще всего его обличают угрызения и мучения совести. Совесть — это голос нелицемерного и неподкупного суда Божия в душе человеческой. Примеры такого действия совести в обличении человекоубийства многочисленны и разнообразны. Один разбойник, по имени Давид, до того привык убивать людей, что проливал кровь человеческую без всякого смущения совести, как кровь животных, и сделался предводителем шайки подобных себе злодеев. Раз, по устроению Божию, в минуты уединенного размышления, вдруг пробуждается в нем совесть и он оставляет все и предается самому строгому покаянию... Или вот другой подобный пример. Один разбойник, по имени Варвар, своими злодеяниями наводил ужас на все окрестные страны. Однажды после грабежа и пролития крови человеческой, обремененный сокровищами, он уединяется в пещеру, чтобы пересмотреть сокровища, добытые новым убийством. В уединении пещеры его ничто не развлекало; и тогда, смотря на сокровища, он спросил себя по совести: для чего все это?... В эти минуты совесть восстала страшным обличителем разбойника, и — тот, кого не могли уловить никакие преследования, является сам пред служителем Божиим и говорит: "Я разбойник! Злодеяния мои бесчисленны: я грабил, насиловал, убивал! Если знаешь, отец мой, что Бог примет мое покаяние, то, чем угодно, обяжи меня, я все готов исполнить. Если же нет, то вот меч, вели им убить меня!" — Иногда бывает так, что человекоубийца страшась законного преследования и суда, тотчас по совершении злодеяния старается только о том, чтобы подавить упреки и мучения совести, скрыть следы убийства и отклонить от себя подозрения; но при этом, в смущении совести, своими странными поступками более открывает, чем скрывает следы убийства и признаки подозрения. Бывает и так даже, что смущения совести производят в нем некоторое помешательство, так что невинно проливший кровь человеческую сам выдает себя убийцею и признает над собою непосредственный суд Божий. Вот один из таких примеров, записанных историею. Феодерик, царь варваров ост-готов, когда овладел Италиею, по клевете и неосновательному подозрению, вопреки убеждениям своей совести, папу Иоанна уморил в темнице, знаменитого сенатора Боэция замучил в страшных пытках, тестю его Симмаху отсек голову. Хотя он и давно привык к убийству и крови, но все же не мог не чувствовать угрызений совести в пролитии крови неповинной; он хотел однако же заглушить суд совести и не хотел признаться и покаяться в злодеянии. Между тем суд Божий судом совести сделал свое: Феодерик от душевного смущения и душевной борьбы впал в мрачное и томительное расположение духа, а потом и совсем помешался в уме. За обедом слуги подали Феодерику на стол голову большой рыбы. Ему показалось, что это голова недавно убитого Симмаха, и что она, прикусив зубами нижнюю губу и смотря на него глазами, выражающими дикость и бешенство, страшно грозит ему... Испуганный необыкновенным явлением и дрожа как бы в лихорадке, он бегом бросился к постели. Он оплакивал свой грех против Симмаха и Боэция, изъявляя свое сожаление об этом несчастии и тут же скончался. Бывают и такие люди, которые, по совершении человекоубийства, успевши укрыться от законного преследования, потом продолжают жить спокойно. В таких случаях суд Божий особенными обстоятельствами жизни обличает убийцу и отмщает за неповинную кровь человеческую. Чаще всего такой суд Божий выражается тем, что скрывшийся человекоубийца, после, по необъяснимому стечению обстоятельств, попадает в число людей, подозреваемых в совершении другого убийства; обстоятельства дела так запутываются, что виновник прежнего убийства никак не может доказать своей невинности в совершении убийства настоящего. Тогда он или признает в своей судьбе видимый суд Божий и открывает правду, или же, в случае скрытности, получает за скрытое злодеяние наказание по суду за такое убийство, в котором на деле он не виноват. Несколько примеров такого суда Божия над разными злодеями приводит преподобный Ефрем Сирин. — Суд Божий действует иногда в обличении человекоубийцы посредством бессловесных животных и даже вещей неодушевленных. В царстве Греческом, при императоре Константине Погонате, случилось вот что. Пустынной дорогой шел путник, сопровождаемый домашнею собакою. На путника напал разбойник, убил его и скрылся. Животное — свидетель человекоубийства, оставалось при трупе убитого хозяина неотлучно. Другой прохожий предал труп мертвеца земле; животное последовало за благодетелем своего хозяина и осталось при нем. Новый хозяин собаки был содержатель гостиницы. Прошло много времени, и вот в гостиницу входит тот скрывшийся убийца; собака, ласкавшаяся по обычаю ко всем постояльцам, вдруг, к изумлению всех, с лаем бросается на пришельца и с озлоблением кидается ему в лицо; ей запрещают; она не повинуется и повторяет свое нападение несколько раз. Видевшие это заподозрили незнакомца во враждебных отношениях к прежнему хозяину животного и объявили об этом суду. На суде скрывавшийся злодей признался в человекоубийстве. Или, вот еще замечательный случай. Шли вместе два товарища, один решился лишить жизни другого, чтобы завладеть его сокровищем. Беззащитный страдалец в руках злодея умолял его взять сокровище, только бы не убивал его и клятвенно обещался сохранить в тайне злодейское покушение его; но злодей не внимал мольбам страдальца. И вот, когда он заносил последний смертельный удар своей жертве, до них долетел звук церковного колокола; умирающий призывал во имя всевидящего Бога этот священный звук во свидетели убийства и обличителя убийцы. С злою насмешкою над бессилием умирающего и над несбыточностью надежд его злодей довершил дело. И что же? Человекоубийца с того времени не мог спокойно слышать звука церковного колокола: всякий раз, когда только слышал его, злодей приходил в смущение и трепет. Мучимый сознанием суда Божия над собою, преступник убедился в необходимости признаться в человекоубийстве, и признался. Цари Римские и гонители христиан в первые века затруднялись в изобретении средств для умножения мучений и пролития крови христианской. И за то все они или испытывали казнь небесную в ужасных муках неслыханных и отвратительных болезней, или собственною жизнью и кровию, пролитою от рук убийц, принесли возмездие за мучения и насильственную смерть христиан. "О слезы, слезы! О кровь христианская! Как жестоко вы мстите за себя!" — взывал не один гонитель христиан, сознавая над собою карающую руку Божию.