Здесь еще слышим ту молитву к Пресвятому Духу: «Царю Небесный, Утешителю», — которою Церковь начинает всякое свое Богослужение, потому что без благодати Святого Духа не может и быть достойного служения Богу.

На литургии антифоны заимствуются из тех псалмов, в которых изображается небесная проповедь, исходящая во весь мир (Пс. 18) — ясный образ проповеди Евангельской, на которую посвящены Апостолы огненными языками Духа; — обещается помощь от Святого и заступление от Сиона (Пс. 19) — совершеннейшее исполнение чего видим ныне в Сионской горнице, — и воспевается Божия сила и благословение благостынное, венчающее верного помазанника Божия (Пс. 20)—- Самого Иисуса Христа, Которому Бог Отец желание сердца дал есть, и хотения устну Коего не лишил — в ниспослании Апостолам Святого Духа.

Лик присовокупляет к стихам псаломским моление к Спасителю и к Святому Духу: «молитвами Богородицы, Спасе, спаси нас! — Спаси ны, Утешителю благий, поющия Ти: Аллилуиа!» Апостол представляет величественное описание воспоминаемого события: «Бысть внезапу с небесе шум, яко носиму дыханию бурну... явишася (Апостолом) ...языцы яко огненни... и исполнишася вси Духа Свята и начата глаголати иными языки... Бывшу же гласу сему, снидеся народ... дивляхуся же вси, слыша глаголющих их (на разных языках) величия Божия» (Деян. 2; 2-4, 6-7, 11). В Евангелии (Ин. 7; 37-39) Господь возглашает к народу: «аще кто жаждет, да приидет ко Мне и пиет: веруяй в Мя, якоже рече Писание, реки от чрева его истекут воды живы. Сие же рече, — говорит Евангелист Богослов, — о Дусе, Егоже хотяху приимати верующии во имя Его».

Последняя — таинственнейшая — часть литургии, самым священнодействием напоминает нам сошествие Святого Духа. Заметим при сем, что при освящении даров священник всегда молитвенно воспоминает ниспослание Святого Духа на Апостолов и, призывая Того же Духа говорит: "Иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час Апостолом Твоим низпославый, Того, Благий, не отъими от нас, но обнови нас молящих Ти ся!"

Вечерня непосредственно следует в сей день за литургией. Молитвы, читаемые на вечерне с коленопреклонением, возвышают душу к самому престолу Всесвятой Троицы, и вместе заставляют глубоко чувствовать всю нашу бедность и виновность пред Богом, возбуждают и утверждают веру, любовь и упование, и столь полны, что объемлют всех не только живых, но и умерших, отец и братий наших (см. листок № 4). Все Богослужение сего великого праздника заключается особенным отпустом, в котором высокими чертами описывается все Божественное строительство спасения нашего во Христе: "Иже от Отчих и Божественных недр истощивый Себе и с небесе на землю сошедый, и наше все восприемый естество и обоживый е, последи же на небеса паки возшедый и одесную седый Бога и Отца, Божественнаго же и святаго, и Единосущнаго, и единосильнаго, и единославнаго, и соприсносущнаго Духа низпославый на святыя Своя Ученики и Апостолы, и Сим просветивый убо их, теми же всю вселенную, Христос, истинный Бог наш — помилует и спасет нас, яко Благ и Человеколюбец".

(Из "Воскресного чтения", 1889)

223. Братие, пожалеем согрешающих!

Когда мы сами согрешаем пред Богом, с каким снисхождением смотрим мы на свои грехи! "Что делать? — так обыкновенно рассуждаем мы тогда. — И рады бы не грешить, да враг попутает — поневоле согрешишь, мы — не Ангелы безплотные, мы — люди грешные, слабые. Бог ведь знает наши немощи и не осудит нас"... Такими рассуждениями мы стараемся заглушить в себе голос совести — судии неподкупного. И обманываем себя и других, думая оправдаться тем пред судом правды Божией!

Совсем другое дело, когда мы видим других согрешающих: о, тогда мы являемся строгими ревнителями закона Божия и беспощадными обличителями неправды людской; тогда мы восстаем против греха со всей ревностью и судим согрешившего строже суда Божия: Бог еще щадит грешника, ожидая его покаяния, а мы уже выставляем его на позор людской и — что греха таить? — иногда, под видом сожаления, с тайным каким-то злорадством указываем на его грехи... И вот, этот несчастный грешник, который, может быть, и согрешил-то только по неведению, по увлечению, по недостатку опытности духовной, а иногда и потому, что мы же его натолкнули как-нибудь на грех, — этот, говорю, грешник, не видя к себе ни в ком участия, примечая, как все от него отвращаются с холодным презрением, падает духом и начинает все глубже и глубже втягиваться в смрадную тину греха, и доходит, наконец, до мрачного отчаяния: "Все равно-де уж погибать: прежнего не воротишь!"

А кто знает? Если бы мы после первого его падения отнеслись к нему с состраданием, покрыли бы его грех любовью, подали бы ему руку помощи, помогли бы ему встать... Кто знает? Может быть он и встал бы, и опять стал бы добрым человеком, да еще получше нас, черствых сердцем и холодных душою самолюбцев!..

Много может любовь христианская; много бывало примеров, когда братская беззаветная любовь извлекала несчастных грешников из пропасти греха и обращала на спасительный путь покаяния. Вот что рассказывает святитель Христов Иоанн Златоуст в трогательном слове своем к Феодору падшему: "Скажу тебе и во дни наши случившееся, чему сам ты можешь быть свидетелем. Ты знаешь Финикса, Урванова сына, этого юношу, который остался в безвременном сиротстве господином великого имения, множества слуг и поместий. Сперва он, оставив занятие в училищах, сбросил с себя свои блестящие одежды и, облекшись в убогое рубище, пошел в ту пустыню, которая на горах наших. Там показал такое великое любомудрие, какое прилично не только его возрасту, но хотя бы кому из великих и чудных мужей, и удостоился священного сана. Между тем, некоторые развратные люди, посещавшие его по праву родства, успели соблазнить его: юный подвижник вернулся в город и стал разъезжать на гордом коне, окруженный множеством последователей. Разжигаемый пресыщением, он впал, наконец, и в непотребную любовь. Тогда некоторые святые мужи, встречая заблудшего на торжище, подходили к нему и ласково приветствовали. Юноша с высоты коня своего, стороною и как бы мимоходом, разговаривал с ними. Но добрые люди не стыдились сего; они заботились только о том, как бы овцу исхитить от волков; и их терпение увенчалось успехом. Юноша, устыдившись их великого усердия, как скоро видел издалека, что они идут, тотчас сходил с коня, кланялся низко, и в молчании слушал все, что они говорили в наставление ему.

Таким-то образом они скоро, по благодати Божией, возвратили его в пустыню. И он так просиял добродетелями, что прежняя жизнь его, сравниваемая с жизнью по падении, совершенно ничего не значит.

Но Финикс, быв еще юношей, пал и востал. Другой же некто, после многих трудов, понесенных им в пустыне, достигавший уже старости, сатанинским наваждением впал в плотское похотение. Он явно, без стыда, открыл свою мысль жившему с ним брату. Напрасно сей убеждал его оставить пагубное намерение: пустынник не послушал и ушел в город. Товарищ, издалека идя, наблюдал за ним. Увидев, что он вошел в непотребный дом, и дождавшись, пока тот вышел, он встречает его с распростертыми объятиями, любезно целует, и нисколько не упрекая за сделанный грех, умоляет только, чтоб он опять возвратился в пустынное жилище. Такая великая кротость устыдила падшего: он тотчас очувствовался, умилился — и последовал за товарищем на гору. Там он просит друга затворить его в другой келлии, двери наглухо заключить, подавать ежедневно один хлеб и воду, и всем спрашивающим о нем сказывать, что он умер. Немного спустя случилась страшная засуха; все сокрушались и плакали. Тогда одному из сетующих велено было во сне идти и просить затворника, чтоб он помолился и отвратил бездождие. Отправились несколько человек, но нашли только одного товарища, а о затворнике услышали, что он умер. Думая, что сновидение обмануло их, они обратились к молитве. Сновидение повторилось. Тогда они упрашивали отшельника показать им затворника. "Он жив, а не умер", — говорили все. Видя, что тайна обнаружилась, отшельник приводит своих посетителей к святому затворнику. Разломав стену, все вошли к затворнику, упали к ногам его, рассказывали о своем бедствии и умоляли его спасти от голода. Святой муж сперва отказывался, но потом, будучи не в состоянии переспорить их, помолился, — и Бог послал дождь".

Таково было раскаяние падшего пустынника. А что было бы с ним, если бы любящий брат-сподвижник не вернул его опять в пустыню? Может быть он погиб бы в отчаянии...