Однажды и дважды входила в него сила разорвать узы, которыми опутывали его филистимляне по предательству Далилы; но в последний раз, когда острижены были волосы его, отступил от него Господь и предал его в руки врагов его. Сам же Сампсон и не думал, что уже постигло его Божие отступление; напротив, проснувшись, говорил: «изыду, якоже и прежде, и отрясуся, (т.е. стряхну эти узы), и не разуме, яко Господь отступи от него» (Суд. 16; 20).

Вот и народ иудейский миловал-миловал Господь, а наконец что изрек? «Се оставляется вам дом ваш пуст!» (Мф. 23; 38). Но ни первосвященники, ни старцы, ни книжники, никто другой думать не думали, что уже постигло их это грозное определение.

Этого-то грозного суда бойся, когда начнет тебя снова влечь грех. Бойся, чтобы и о тебе не сказал наконец Господь: се оставляется дом твой пуст. Милостив Господь ко всем грешникам и с клятвой уверяет, что не хочет смерти грешника, «но еже обратитися и живу быти ему». Но ты сам частыми своими падениями доведешь себя до того, что с тобой ничего нельзя будет сделать. Восстание от падений есть то же, что починка платья, или дома, или другой какой вещи. Бывает же так, что иную вещь чинят-чинят, но наконец бросают, оттого что уже и чинить ее нельзя, не к чему рук приложить. То же может случиться и с душой. Исправляет ее Господь, исправляет, да наконец совсем бросает, оттого что своими частыми падениями она так расстраивает себя, что ее и поправить нельзя. Ибо на чем основывается возможность исправления нашего? На добре, в нас остающемся, несмотря на то, что работаем мы греху. На это добро нисходит благодать, оживляет его и дает ему перевес над злом. И встает человек. Но каждый новый грех все более и более снедает наше добро; после каждого греха все менее и менее остается его в нас и, следовательно, менее и менее остается места, куда снизойти может благодать, чтобы восставить нас. Что дивного, если наконец и все свое добро истратим мы в рабстве греху и потеряем таким образом возможность исправления? Не останется для нас никаких к тому средств.

Припомните, как опомнились вы в последний раз и встали. Пришли спасительные помышления и отрезвили. Но со спасительными помышлениями бывает то же, что с лекарствами. Как от частого употребления лекарств в теле притупляется чувствительность к ним, так и в отношении к спасительным мыслям душа теряет наконец всякое чувство. Ни угрозы, ни обещания, ни смерть, ни ад, ни Рай, ни яд и горечь греха — ничто не поражает и не приводит в движение души. Она делается как камень. И что же тогда с ней будет? То же, что присуждает апостол земле, пившей обильно сходивший на нее дождь и износившей одни тернии и волчцы: «непотребна есть, клятвы близ, еяже кончина ее пожжение» (Евр. 6; 8).

Приложите к этому, что частое падение в грех образует привычку грешить, которая вяжет бедную душу и тирански держит ее в рабстве у себя. Пусть даже один грех обратится в привычку, он всю душу пленяет и во всей мучительски властвует. Посмотрите, что делает паук со своей добычей? Часть за частью опутывает ее тонкой паутиной, пока запутает ее всю. Так и грех, к которому привыкает человек, порабощает себе всего человека. Хоть потом и приходит иногда человеку мысль бросить свой грех, но душа, видя, как многоплетенно запуталась в нем, предается совсем безнадежности одолеть грех.

Итак, братья покаявшиеся и вступившие на добрый путь, бойтесь снова впасть в грех! Не смотрите на него легко, а как на пропасть зияющую, на ад отверстый и готовый поглотить вас безвозвратно. И опасением такой горькой участи отрезвляйте свою мысль. Борьба, конечно, неизбежна. Но стоящему легче бороться, чем падшему. Встали? Стойте же и боритесь. Господь будет вам помощник. День ото дня все легче будет становиться борьба. Наконец она и совсем стихнет. Добро возьмет преобладающий верх, и потечет ваша жизнь мирно, и приведет вас к блаженному исходу в вечные, райские обители. А если снова падете, начнете опять маяться в рабстве греху, может быть без конца, и, промучившись здесь, ввержены будете в нескончаемые муки по смерти. Господь, давший вам возникнуть от диавольской сети, «Той да совершит вы, да утвердит, да укрепит, да оснует!» (1 Пет. 5; 10). И будет так, если и вы сами будете трезвиться и бодрствовать, ведая, «что супостат наш диавол, яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити» (1 Пет. 5; 8). Аминь.

(Из книги "О Покаянии"епископа Феофана)

310. Слово любви ревнующим о восмиконечном Кресте

Вы, старообрядцы, говорите, что надобно почитать один Крест осьмиконечный, с восемью концами. Мы не только восьмиконечный Крест не отвергаем, но и почитаем его, и лобзаем ради Распятого на нем за нас Господа. И для того во святых наших храмах везде почти восьмиконечные Кресты: и на престолах, и на иконостасах, и на церковных главах. Однако нельзя сказать: разве против совести, чтобы и четвероконечный Крест не был бы Крестом? Из самого Евангелия очень ясно видно, что не восьмиконечный Крест называется там Крестом, да еще Крестом Христовым. У евангелиста Матфея пишется, что Симону Киринейскому «задеша понести крест Его» (Мф. 27; 32), — то есть Христов. Также пишет и евангелист Иоанн: «нося (Иисус) крест свой, изыде на глаголемое Лобное место» (Ин. 19; 17). Вот, оба Евангелиста сей несенный Христом крест называют Крестом, да притом Его Крестом, то есть Христовым, следовательно, истинным Крестом. Однако сей Крест не был восьмиконечным, ибо, по признанию самих вас, в составе восьмиконечного Креста надлежит учитывать и титла, положенные Пилатом на Кресте. А в то время, когда Господь Иисус Христос нес Крест Свой и Симон Кириней вместе с Ним, тогда еще на Кресте титлы положены не были. Ибо, по Благовестию Матфея, титлы положены были на Кресте, когда уже распят был Господь наш. Однако и прежде положения титл Крест называют Евангелисты Христовым Крестом, хотя еще он и не был восьмиконечным.

Но что нужды много о сем говорить, сами вы внутренне осознаете, но упорство не попущает вам откровенно признаться; ибо ежели сказать вам: перекрестись, — вы перекреститесь, —но как? — изобразите на себе Святой Крест не с восемью концами, но с четырьмя. Во-первых, изображение Креста положишь ты, старообрядец, на челе — вот один конец; потом положишь на персях — вот второй конец; потом на правом плече — вот третий конец; потом на левом плече — вот четвертый конец. Итак, стало четвероконечный Крест. После сего, ежели спросить вас, истинным ли Крестом вы изображаетесь или неистинным, ответствуете вы, что истинным. Так что поэтому и четвероконечный Крест истинный, — скажем мы вам. На сие вы молчите. Так не упорство ли это, не есть ли это знак души, в познанной истине не признающейся? А ежели что вы и говорите, то только то, что это де не тот Крест, на котором Христос распялся. Мы на сие скажем вам, что пускай, по мнению вашему, Христос распялся на восьмиконечном; однако нельзя сказать притом, чтобы и четвероконечный Крест не был истинным Крестом. Ибо ежели он был бы не истинным, то не надобно было бы вам им и креститься. Но не можете вы сказать, чтобы крестились Крестом неистинным. Так почему же тогда не назвать вам четвероконечный крест Крестом, а называете его "крыжем латинским" или еще (что поистине есть великая Христу досада) "печатаю антихристовою", — как вы и делаете? Что ж выходит? что вы креститесь "крыжем латинским" или "печатаю антихристовою"? О, злое упорство, до чего ты доводишь непокорные сердца! Крест де четвероконечный — печать антихриста, а, однако же, сей печатью антихристовою во имя Христово вы изобразуетесь! Прости им, Владыко Христе, таковое хуление и светом благодати Твоей озари сердца их!

Но кроме того, что четвероконечный Крест изображаете вы на себе, кроме того, еще во всех старых книгах положено, что когда священник совершает Святое Крещение или освящает Святые Дары, тогда благословляет от рукою воду для Крещения или приносимые Дары и изображает четвероконечный Крест, да и во всяких других церковных обрядах всегда священники благословляли четвероконечным Крестом. И вам тут ничего нельзя сказать, ибо какие тайны при древних святых великих чудотворцах совершались! Кто тут дерзнет сказать! Онако при совершении оных тайн архиереи или иереи благословляли, изображая рукой четвероконечный Крест, а не "печать антихристову". Сверх того, если перебрать все древние святые иконы, церковные ризы и сосуды, — сплошь увидели бы не только восьмиконечный, но и четвероконечный Крест.

Но перестанем говорить о концах Святого Креста, а вместо того рассудим, для чего мы, христиане, почитаем честной Крест и следует ли нам за концы друг от друга отдираться и отталкиваться. Когда мы почитаем Святой Крест, — то не для древа почитаем, из которого он составлен, и не для того опять-таки, что он имеет столько-то концов, — но ради Распятого за ны на нем Господа нашего Иисуса Христа, Царя славы, Которой Своею Кровию, пролитой за искупление наше, освятил его. А без того он никакого бы почтения не был достоин, из чего бы он ни был сделан и сколько бы концов не имел. На самом деле прежде Господнего на нем Распятия он не только ни от кого почитаем не был, но, напротив, за бесчестное древо почитался, ибо в законе было писано: «проклят всяк висяй на древе». Теперь спросим же мы вас: для чего вы почитаете святой восьмиконечный Крест? На то вы скажете: для того, что распят на нем за нас Искупитель наш. Изрядно и верно сказано, а потому — с какими бы концами не почитать Крест, только бы почитать его ради Иисуса Христа, распятого на нем. Спросите же и вы нас: для чего мы почитаем восьмиконечный или четвероконечный Крест; мы вам на это скажем: за ради нас распятого на нем Иисуса Христа. Так в чем же мы несогласны? — в одних концах?! Не для чего спорить за концы тем христианам, которые согласно Иисуса Христа за Искупителя своего признают!

(Из книги "Увещевание во утверждении истины")

311. Храните, дети, завет родительский