Нет добродетели боголюбезнее смирения, нет порока богопротивнее гордости. Смирение уподобляет человека Самому Христу Спасителю: «научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем» (Мф, 11; 29), — глаголет Господь, а гордость уподобляет человека диаволу: «буду подобен Вышнему», — говорил о себе сатана (Ис, 14, 14); «будете яко бози» (Быт. 3; 5), — внушал он и нашим прародителям. Смирение соделало Богоизбранную Деву Марию Матерью Божией и возвеличило Ее превыше Херувимов и Серафимов. «Яко призре Господь на смирение рабы Своея» (Лк. 1; 48), — говорит Сама Она. Гордость первого из Ангелов Божиих низвергла с высоты небесной в бездну адскую: «даже во ад снидеши» (Ис. 14; 15), — сказано диаволу. Туда же низводит она и всех, подражающих в гордости диаволу: «Бог гордым противится» (Притч. 3; 34), — и на Страшном Суде Своем скажет им: «идите от Мене проклятии во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его» (Мф. 25; 41). Где смирение, там и любовь. Только смиренное сердце способно любить по-христиански, поэтому смирение есть матерь не только всех добродетелей, но и самой любви. А где гордость, там и все пороки: презрение к ближнему, зависть, ненависть и все их исчадия. Вот почему никакая добродетель без смирения не может быть истинно спасительной добродетелью. Это будет не настоящая, а поддельная, лицемерная добродетель, это будет не плод благословенного корени христоподражательного смирения, а пустоцвет, растущий на почве, удобренной тщеславием, самомнением, людской похвалой.

Однажды диавол явился преподобному Макарию Египетскому и злобно воскликнул: "Макарий! Много беды терплю я, стараясь превзойти тебя. Я все то делаю, что и ты: ты постишься, а я вовсе ничего не ем; ты бодрствуешь, а я вовсе никогда не сплю. Одним только ты меня превосходишь." — "Чем же?" — спросил преподобный. — "Смирением", — отвечал диавол и исчез... Значит, одно смирение для диавола неподражаемо, одно оно для него нестерпимо, потому что оно есть по преимуществу богоподобная добродетель. Как мать заботливо бережет детей своих от всякой беды, так святое смирение в сердце христианина охраняет от вражия похищения все прочие добродетели. Будь ты великий постник, великий подвижник, раздай ты все имение, отдай самого себя на мучения, — но если не будешь смирен сердцем по заповеди Господней, если будешь думать о себе, будто ты не якоже прочии человецы, будто ты лучше других, — все твои добродетели, все твои подвиги обратятся в ничто.

Вот что повествуется об одном старце-подвижнике в книге "Лавсаик". Жил он в дальней пустыне и много лет подвизался в добродетелях. Он любил безмолвие и, проводя дни в молитве, песнопениях и богомыслии, имел несколько божественных видений, и во сне и наяву. Он жил почти как бестелесный ангел: земли не возделывал, о пропитании не заботился и, исполненный упования на Бога с тех пор, как покинул мир, вовсе не думал, как питать свое тело. Забыв все земное, он все свое желание устремлял к Богу в ожидании того часа, когда Бог позовет его из сего мира. Между тем, и тело у него не ослабело, и душа не теряла бодрости, — такой твердый навык приобрел он в благочестии! Впрочем, Бог, милуя его, в известное время посылал ему на трапезу хлеб, на два или на три дня, которым он и питался. Каждый раз, как он, чувствуя потребность в пище, входил в свою пещеру, находил там и пищу. Помолится Богу, подкрепит себя пищей и снова услаждается песнопениями. Молитва и богомыслие были постоянным его занятием. Так он с каждым днем совершенствовался и приближался к будущей жизни, почти уверенный в том, что Царство Небесное у него уже в руках. Но вот эта-то самоуверенность и была причиной того, что он едва не пал от постигшего его искушения.

Дело в том, что в его сердце незаметно для него самого вкралась мысль, будто он лучше других, будто он знает и имеет больше прочих людей. От такой мысли он стал больше полагаться на себя, больше верить своей опытности, а отсюда родилась в нем беспечность, которая незаметно росла в нем больше и больше. Уже не с такой, как прежде, бодростью встает он на молитву от ночного сна, уже не так долго молится, как бывало раньше. Душа разленилась, помыслы стали блуждать, и только старый добрый навык еще удерживал подвижника до времени на прежнем пути. По вечерам, входя в пещеру после обычных молитв, он еще находил иногда на трапезе хлеб, посылаемый ему от Бога, и питался им, но не изгонял из ума негодных тех мыслей, не думал, что своей беспечностью он губит свои труды. Небольшое разленение ему казалось делом неважным. И вот, вдруг похоть плотская овладела его мыслями и повлекла его в мир... С трудом удержал он себя, провел следующий день в обычных подвигах и после молитвы и песнопений, войдя в пещеру, по-прежнему нашел приготовленный ему хлеб. Впрочем, уже не такой чистый, как бывало прежде, а с сором. Он удивился, немного поскорбел, однако съел его и укрепил себя. Настала третья ночь, и зло утроилось. Ум его еще скорее предался греховным блудным помыслам, и в его помыслах, и в его воображении нечистые мечты представлялись так живо, как бы сбывались на самом деле. Несмотря на то, он и на третий день все еще продолжал свои подвиги, молился и пел псалмы, но уже не с чистым расположением, часто оборачивался и смотрел по сторонам, его одолевало рассеяние мыслей. Вечером, почувствовав голод, он вошел в свою пещеру, и хотя нашел хлеб на трапезе, но уже как бы изъеденный мышами или собаками, а у дверей пещеры — сухие остатки. Тогда только начал он стонать и плакать, но не столько, сколько нужно было для того, чтобы укротить нечистую похоть. Однако ж, подкрепив себя хотя и не досыта пищей, он расположился отдохнуть. Тут нечистые помыслы темной тучей напали на него, он не выдержал, оставил свою пустыню и ночью же пошел в мирское селение.

Настал день, а до селения было еще далеко. Палимый зноем, несчастный изнемог и стал смотреть кругом: нет ли где монастыря, чтобы ему отдохнуть? Вблизи, действительно, показался монастырь. Братия приняли его с любовью, как отца родного, омыли ему ноги и по молитве предложили ему трапезу, что Бог послал. После трапезы братия просили его сказать им слово на пользу души о том, как избегать сетей диавольских и побеждать нечистые помыслы. Старец повел с ними беседу, как отец с детьми, стал поучать их быть мужественными в трудах, уверял, что труды их скоро обратятся для них в наслаждение. Много и еще говорил им старец поучительного о подвижничестве. Окончив наставление, он невольно подумал о себе самом и стал рассуждать: "Как же это я учу других, а сам себя не могу вразумить?" — И он увидел свое поражение, одумался и немедленно возвратился в пустыню оплакивать свое падение. «Аще не Господь помогл бы ми, — говорил он, — вмале веселилася бо во ад душа моя» (Пс. 93; 17), — совсем было я погиб во грехе: «вмале не скончаша мене на земли» (Пс. 118; 87). И сбылось над ним слово Писания: Брат от брата помогаем яко град тверд (Притч. 18; 19), — и как стена неподвижная.

С того времени он всю жизнь оплакивал свою самонадеянность и, не получая больше от Бога пищи, своими руками добывал себе пропитание. Он заключился в пещере, постлал на полу вретище и дотоле не вставал с земли и не прекращал своего плача, пока не услышал голоса Ангела, который сказал ему во сне: "Бог принял твое покаяние и помиловал тебя; только смотри — вперед берегись и не обольщайся самомнением. Придут посетить тебя братия, которых учил ты, и принесут тебе хлебы на благословение, раздели вместе с ними эти хлебы и всегда благодари Бога!"

Это рассказал я вам, — говорит в заключение писатель книги "Лавсаик", — для того, чтобы вы больше всего поучались смиренномудрию, какими бы великими ни казались вам ваши подвиги". Смирение есть первая заповедь Спасителя, Который говорит: «Блажени нищии духом: яко тех есть Царствие Небесное» (Мф. 5; 3). Смирение есть первая ступень на лествице, возводящей к небу. Как нельзя подняться наверх, не ступив на первую ступень лествицы, так нельзя научиться ни одной добродетели без смирения. Это наша духовная азбучка. Научись смирять себя пред Богом и пред ближним твоим, и смирение твое научит тебя всем добродетелям, всему, что тебе нужно для спасения души твоей. Она научит тебя молиться Богу той молитвой, которая проходит небеса. Оно научит тебя любить ближнего той любовью, которая творит чудеса. Оно и к тебе привлечет сердца всех ближних твоих, ибо и для людей нет ничего достолюбезнее святого смирения. И вселится в сердце твое тот благодатный мир Христов, тот небесный покой, который обещает Господь всем смиренным сердцем: «научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашым» (Мф.11; 29).

646. Без любви к ближнему — не спасешься

Христианин! Хотя бы ты воздерживался от пищи и вместо ложа спал на земле, хотя бы даже вкушал пепел и всегда плакал, — несмотря на это, ты ничего важного не делаешь, когда не печешься о пользе ближнего. Великие и славные ветхозаветные мужи всего более об этом заботились. Рассмотри со вниманием жизнь их и ты увидишь, что все они старались только о пользе ближнего, оставляя без внимания свои собственные выгоды, — за что особенно и прославились. Моисей, например, много совершил чудес и знамений, но ничто не сделало его так великим, как тот приснопамятный глас, коим он взывал к Богу: «аще оставиши им грех их, остави, аще ли же ни, изглади мя из книги Твоея, в нюже вписал ecu. Так говорил и Давид: аз есмь пастырь, зло сотворивый, а сии овцы что сотвориша?» Да будет рука Твоя на мне и на дому отца моего. Подобно сему и Авраам, ради пользы ближнего отказываясь от собственных выгод, подвергал себя для того различным бедствиям и молил Бога о людях, совершенно для него чужих. Вот почему прославились сии мужи!

Смотри же, какой вред понесли те, кои заботились единственно о своих выгодах. Так, племянник Авраама, когда услышал от него: «аще ты на лево, аз на право» (Быт. 13; 9), — и когда получив землю по выбору, начал искать там лишь своей пользы, то не только не нашел ее, но и сам едва не сгорел вместе с землей, на которой жил, между тем как земля Авраамова осталась неприкосновенной. Так и Иона, пока пренебрегал пользой ближних для своей собственной, то подвергался опасности погибнуть (ибо в то время, когда город Ниневия устоял, он обуревался волнами и погружен был в море). Когда же стал искать пользы других, нашел и свою. Равным образом и Иаков за то, что не искал собственной пользы в стадах, приобрел великое богатство. Подобно им, наконец, и Иосиф, поелику заботился о пользе своих братий, то нашел вместе и свою пользу. Ибо когда отец его посылал к братьям, то он не говорил ему: "К чему это? Разве ты не знаешь, что они готовы растерзать меня за мои сновидения, что я стал в глазах их преступником за истолкование снов и виновным за любовь твою ко мне? Чего же они со мной не сделают, когда схватят меня в поле?" — Иосиф не только не сказал, но и не подумал даже ничего подобного, считая услуги свои братьям выше своей безопасности. Не велики ли все эти поступки?

Но дела Павловы еще превосходнее. Все поименованные праведники, пренебрегавшие собственными выгодами, только участвовали в злоключениях вместе с другими. Но Павел сделал гораздо больше: он не только страдал вместе с другими, но и решился подвергнуться крайним бедствиям один, дабы других соделать счастливыми. Отказаться же самому от счастья, чтобы страдать с другими, страдать одному только для блага и безопасности других — не одно и то же. В первом случае хотя и много значит перемена собственного благополучия на злополучие в пользу ближнего, но здесь доставляет некоторое утешение то, что имеешь соучастников в несчастии. А решиться для блага других одному лишь на все скорби и лишения — это свойственно только душе чрезвычайно мужественной, душе Павловой. Этого мало. Апостол превзошел всех, о коих мы упоминали выше, не только этим, но и другим, еще важнейшим преимуществом. Так, Авраам и другие святые мужи подвергались бедствиям одной настоящей жизни, и все решались умереть только временной смертью. Напротив, Павел для спасения других желал лишиться славы будущей. Я могу представить тебе и третье его преимущество. Какое? То, что многие, хотя и защищали своих ближних от притеснений, но защищали их потому, что они вверены были их смотрению; следовательно, они делали то же, что сделал бы и отец, который должен защищать своего сына, несмотря даже на его порочность и развращение. Между тем, Павел желал быть отлученным от наследия жизни вечной за тех, кои не были вверены его попечению, ибо он послан был к язычникам. Постигаешь ли теперь величие души Апостола и высоту его мыслей, превышающую самое небо? Подражай же ему с ревностью, а если не можешь подражать ему, то подражай, по крайней мере, ветхозаветным праведникам. Ибо и ты тогда только найдешь свою пользу, когда будешь искать пользы ближнего. Если же ты ленишься прилагать попечение о брате, то не забудь, что иначе и спастись не можешь, а потому старайся о нем и о делах его, хотя для себя самого.

Но ты, может быть, желаешь убедиться в этом на примерах, взятых из круга вещей обыкновенных? Представь же себе, что загорелся чей-нибудь дом, и соседи, заботясь только о себе самих, вместо того, чтобы поспешить на помощь ближнему, не только не сделали этого, но еще из опасения, чтобы кто-нибудь в отсутствии их не произвел у них похищения, запершись, остались бы дома. Как бы они были за это наказаны! Огонь, распространившись, сожег бы все их имущество, и они лишились бы своих выгод за то, что не позаботились о выгоде ближнего. Бог, желая соединить между собою всех людей, подчинил все дела наши такой необходимости, что с пользой одного связана польза другого, и этим-то поддерживается весь порядок мира. Так, если бы кормчий во время бури, презрев безопасность плывущих с ним, начал заботиться о безопасности собственной, то он вдруг погубил бы и себя, и других. Да и прочие искусства, если бы имели в виду только собственные выгоды, — то ни наша жизнь, ни даже они сами не могли бы устоять. Поэтому и земледелец такое сеет количество хлеба, какое было бы достаточно не для него только одного, потому что иначе он давно погубил бы и себя, и других, но при посеве всегда имеет в виду пользу и людей сторонних. Так же и воин не для того на войне подвергается опасностям, чтобы спасти одного себя, но чтобы доставить безопасность целым обществам. И промышленник столько старается добыть товаров, чтобы достало и для него, и для многих других.

Мне скажут: "Каждый поступает таким образом потому, что имеет в виду свою пользу, а не мою: ведь каждый старается или для денег, или для славы и безопасности, а потому, заботясь о собственных выгодах, он не намеренно вместе с этим доставляет их и мне". Но то же самое могу сказать и я, и давно желал бы слышать от других, да и слово это составлено мною для того единственно, дабы показать, что ближний твой тогда только находит свою пользу, когда имеет в виду и твою. Люди никогда не стали бы искать выгод ближнего, если бы не были принуждены к тому необходимостью. Вот поэтому Бог и устроил все так, что не иначе можно достигнуть своей пользы, как только при посредстве выгод, доставляемых другим. Правда, что и такое содействие пользе ближнего уже будет делом человеколюбия; но к этому должно побуждать нас не одно только человеколюбие, а вместе и желание угодить тем Богу. Ибо кто сего не имеет, тот не только спастись не может, но хотя бы он занимался самым высоким любомудрием и пренебрегал все преходящее, — не будет иметь однако ж никакого дерзновения пред Богом. Из чего это видно? Из следующих слов блаженного Павла: «аще раздам вся имения моя, и аще предам тело мое, во еже сжещи е, любве же не имам, ни кая полза ми есть» (1 Кор. 13; 3) Видишь ли, чего он от нас требует? Хотя бы раздавший свое имение искал не своей пользы, а ближнего, — но сего, говорит, не довольно, а желает, чтобы мы поступали в таком случае с искренностью и великим состраданием. Ибо Бог для того и заповедал это, чтобы привести нас в союз любви. Если же Он в деле человеколюбия требует от нас такой великой меры, между тем мы не исполняем оного и в меньшей, — то чем мы оправдаемся пред Ним?

"Почему же, — скажешь, — Бог говорил Лоту чрез Ангелов: спасая спасай твою душу" (Быт. 19; 17)? Но когда Он сказал это и для чего, объяви мне? Он сказал это в то время, когда уже была определена казнь; не тогда, когда надлежало исправляться, а когда люди были осуждены на погибель и страдали неисцелимыми болезнями. Когда старцы, наравне с юношами, предались одиноким постыдным страстям, так что им надлежало уже сгореть. Это сказано было в тот день, когда молнии готовы были уже упасть на них. Если кратко, то Бог сказал это, имея в виду не порок или добродетель, а казнь, им определенную. Рассуди же, что надлежало тогда делать Лоту? Ужели он, оставшись в Содоме, должен был подвергнуться наказанию и погибнуть без всякой пользы? Но ведь это было бы крайнее безумие... Посему и я не советую подвергать себя злополучию напрасно, вопреки воле Божией. Но когда человек предается пороку, тогда нужно подвергнуться и бедствиям, лишь бы его исправить. Если хочешь, то делай это ради ближнего; а если не хочешь, то, по крайней мере, для своей пользы. Первое, конечно, лучше, но если ты не достиг еще такой высоты, то делай это хотя для самого себя. Пусть никто не ищет одной своей пользы, если только хочет найти ее!