Непременно ли христианство с его заповедью непротивления злу предполагает пацифистские убеждения?

Владимир Николаевич Лосский как-то сказал: «Бороться за свои права низко, не бороться за права других — подло». И это можно перенести на понятие о борьбе со злом. Всякий из нас волен выносить что угодно, когда это касается его, это не значит, что мы должны так же спокойно относиться к тому, что делается с другими. Каким способом — это другой вопрос, но просто непротивление злу никаким образом — не обязательно христианский поступок. Я как-то проводил говение для студентов в Оксфорде, и после первой моей беседы, уж не знаю, что я такого сказал, один из студентов ко мне подошел и говорит: «Я покидаю говение, вы не христианин». Я сказал: «Ладно, покидай говение, но хоть просвети меня, в чем я не христианин?» Он говорит: «Вы не пацифист». Я говорю: «Нет, я не пацифист, я не считаю, что надо просто никогда никак не реагировать. А ты пацифист?» Он говорит: «Да». — «И ты готов до предела идти в твоем пацифизме?» — «Да, до предела». — «Вот ответь мне на такой вопрос. Ты входишь в эту комнату и застаешь: какой-то хулиган собирается насиловать твою невесту. Что ты сделаешь?» Он говорит: «Я постараюсь его убедить отказаться от злого намерения». — «Хорошо, предположим, что, пока ты к нему речь держишь, он продолжает свое дело». — «Я стану на колени и буду молить Бога, чтобы Он сделал это невозможным». — «Ну а если все-таки все произойдет, и он встанет и уйдет — что ты сделаешь?» — «Я буду молить Бога, чтобы из зла получилось бы добро». Я ему сказал: «Знаешь, был бы я твоей невестой, я бы поискал другого жениха», — потому что да, это последовательный подход, но это же ужас! Для меня его позиция неприемлема. Если вы хотите быть пацифистом в интегральном смысле, вы должны быть готовы на то, чтобы идти вот до этого края, вы должны быть готовы к тому, что при вас случится какое-нибудь уродство и вы будете молить Бога о том, чтобы этого не случилось или чтобы из тьмы воссиял свет. Я не могу, у меня не хватает веры, — нет, я не хочу сказать, что у меня не хватает веры: я убежден в обратном, я не верю в это.

Но что мне кажется абсолютно необходимым, если мы хотим бороться со злом каким бы то ни было образом, так или иначе — это изживание зла, скажем, злобы в нас самих. Начиная с очень простого: если мать шлепнет ребенка, потому что думает, что этим путем до него дойдет быстрее, чем если она речь будет держать, но без всякого раздражения и с любовью к ребенку, это одно; если же она ему даст себя довести до белого каления, и когда больше не может вынести, шлепнет его со всей постепенно накипевшей мстительностью, она не права. Шлепка одна и та же, что касается мягкого места этого ребенка, то, может, и удар не сильнее, но это совершенно иное положение, совершенно другое дело. В одном случае это месть, в другом случае — своеобразная форма воспитания; и мне кажется, что если мы хотим бороться со злом и в нас кипит злоба, то мы только прибавляем свое зло к общей сумме зла в мире.

Я это в какой-то момент очень пережил, потому что между двумя периодами, которые я провел во французской армии, я был во французском Сопротивлении, и когда решался вопрос о моем поступлении в Сопротивление, мы это обсуждали с мамой и друг другу дали слово, что будем бороться, но не допустим ненависти в себе. Условие было такое, что если один из нас будет арестован и его будут пытать при другом, то другой обязуется никогда не допустить в свою душу ненависть по отношению к тем, кто это будет делать. Это был предел того, на что мы были способны, — в мыслях, во всяком случае, и я думаю, что это так бы и случилось; и в таком случае, я думаю, можно бороться, можно активно бороться со злом, но я не думаю, что борьба была бы плодотворна при наличии ненависти. Формы борьбы могут быть очень различны, но сущность именно в этом: христианин не может ненавидеть. Южноафриканский писатель ван дер Пост говорит, что, если мы невнимательны, мы уподобляемся тому, против чего боремся. То есть восстаешь против чего-нибудь, и так легко перейти на ту почву, на которой зло действует, и вот этого мы не должны делать, мы не можем перейти на ту почву, это всегда будет почва бесовская.

А гневаться мы можем?

Знаете, слово «гнев» в Священном Писании с его славянскими корнями и у Отцов имеет как бы два смысла: или то, что мы понимаем под гневом — рассердился, закипел, или просто горячность духа. Гневаясь, не согрешайте, — говорит псалом (Пс 4:5); это не значит: злись и все же не греши, это значит: реагируй со всей пламенностью, со всем огнем души, но не греши в этом. И с другой стороны, есть, конечно, гнев такой, какой мы испытываем, когда рассердимся. Вот этот гнев мы должны изживать, потому что опять-таки одно из Посланий говорит: гнев человеческий не творит правды Божией (Иак 1:20). Надо учиться его изживать.

Трудно бывает в трагических ситуациях усмотреть волю Божию. Как находить свое место в них?

Мне кажется, что есть как бы два последовательных момента. Мы всегда можем принять тот факт, что Бог нас послал в уродливую обстановку с тем, чтобы мы в этой обстановке были как бы Его присутствием, Его глазами, Его состраданием. Теперь: взглянуть на эту обстановку и определить, сколько в этом человеческого произвола, бесовского воздействия или воли Божией, требует того, что апостол Павел называл различением духов (1 Кор 12:10), и на это рецепта не дашь. Но одно можно сказать: что, если я поставлен в какую бы то ни было обстановку, я в этой обстановке могу быть на своем месте, а не стараться вырваться из нее. Я сейчас говорю, конечно, не о предельных ситуациях, когда так больно или так страшно, что хочешь вырваться. Но я говорю не о нашей слабости, а принципиально. Господь принимает в учет нашу слабость не тем, что Он нас освобождает от ужаса обстановки, но Он и не судит нас просто потому, что мы не герои духа в меру Иова.

Как различить элементы всей обстановки (потому что в каждой из них есть человеческое, бесовское и Божие)? Это возможно только по мере духовного роста, через молитву и под Божиим водительством. Абсолютных признаков, думаю, нет. Вы упомянули войну; война — ужас. Никто из тех, кто был на войне, не может думать о ней в романтическом смысле, в котором описывают, например, наполеоновские войны. Но, с другой стороны, — каково наше место в ней? Я не умею цитировать точно место или главу, но есть правило или мнение Василия Великого, где он говорит, что если случается война между двумя странами, это значит, что христиане, которые живут в них, не исполнили своего долга как христиане: если б они сумели обратить людей и создать мир, войны бы не было. И поэтому, говорит он, если случится война, христианин не может от нее отказываться, потому что он был недостойным христианином во время мира.

Примирение всей твари

Примирение всей твари149