Для тех, кто знаком с биографией епископа Порфирия (Успенского), запись о Благодатном Огне, которую приводят скептики, не вызывает никакого доверия. Епископ Порфирий известен как человек, который пытался опровергать некоторые чудеса и предания, принятые Церковью. В Предисловии к книге «Посмертные вещания преподобного Нила Мироточивого Афонского (СПб., 1912). читаем: «Давно напечатаны и широко распространены по всей России многотомные сочинения архим. Порфирия об Афоне. В этих объемистых, толстых книгах покойный Епископ Порфирий (не тем будь помянут он на том свете) шаг за шагом осмеивает и отрицает путем научных данных чуть не каждое афонское предание о том или ином чуде, проявляет очень мало благоговения к афонским святыням, осмеивает святогорцев в их подвигах и т. д.; эти книги в России можно встретить в каждой духовной библиотеке, во многих церквах, есть они и на Афоне в монастырских библиотеках. Одним словом, книги Епископа Порфирия, по-видимому очень способные подорвать уважение к Св. Горе, по России широко распространены; однако отразилось ли это сколько-либо на отношении православной Руси к Афону, на размерах денежных лепт, идущих на Афон?! — Нисколько! Св. Гора Афонская находится под особым покровом Царицы Небесной. Сама Богоматерь, Царица неба и земли, печется об Афоне».

Епископ Порфирий (Успенский) резко высказывался о Синайском кодексе (рукописи Библии IV века), который является сокровищем Церкви. Он был против церковного употребления этого ценнейшего манускрипта. Известный исследователь древностей и путешественник Авраам Норов выпустил специальную книжку «В защиту Синайской рукописи от нападений о. архимандрита Порфирия Успенского» (Спб., 1863). Он пишет: «Вслед за появлением в свет Синайской Библии, я известился о напечатанной о. архимандритом Порфирием брошюре под заглавием: «Мнение о Синайской рукописи, содержащей в себе Ветхий Завет неполный и весь Новый Завет с посланием Св. Апостола Варнавы и книгою Ермы Архимандрита Порфирия Успенского». Я поспешил приобрести ее, надеясь воспользоваться изысканиями о. архимандрита, который жил долго на Востоке, известен своим путешествием на Синай, и который первый указал на этот кодекс и частью описал его; но я был поражен удивлением и глубоко восскорбел, увидев, что сочинение о. архимандрита есть не иное что, как самая язвительная статья, направленная преимущественно на личность Г. Тишендорфа и не выдерживающая ни малейшей ученой критики, и которая никогда не должна была истекать из-под пера мужа, облеченного духовным саном. С крайним сожалением берусь за перо; но вменяю это себе в обязанность; ибо цель моя есть не разбор личностей о. архимандрита с Г. Тишендорфом, а защита священного памятника, исторгнутого из пламени Омара, хранившегося столько веков на Синайской горе; бывшего в руках Св. Отцов и отшельников, оставивших на нем следы своего чтения, и теперь поруганного, предаваемого отлучению Церкви, за то только, как явствует из сочинения о. архимандрита, что Г. Тишендорф не признал его первым, который открыл его в монастыре Синайском. Это поругание от лица, облеченного священным саном, которое говорит, что его мнение «есть плод свободной библейской критики, и плод первый на почве богословской словесности нашей», и что «никто, прочитав его, не скажет в последствии, что у Русского духовенства нет своего разумения Библии, нет своего семени для сеяния, нет молотила для отделения плевел от пшеницы». Это поругание, говорю я, может произвести глубокое впечатление на тех, которые незнакомы с греческим языком и не будут иметь в руках этого издания не для всех доступного по своей цене и напечатанного в малом числе экземпляров <…> Мы могли бы написать пространную статью опровержений на все превратные толки о. Архимандрита, ибо его мнение представляет обширное поле для критики; но для этого потребно время, а мы поспешили успокоить любящих слово Божие относительно нападений о. архимандрита Порфирия на один из самых древних памятников Священного Писания».

3. Еще скептики делают ссылку на «игумена монастыря святых архангелов (Армянская Апостольская Церковь) иеромонаха Гевонда Оганеся, который девять лет присутствовал на церемонии и лично знакомом с теми священниками Армянской Апостольской Церкви, которые входили внутрь Кувуклии».

Вот и весь арсенал. Ни одного прямого свидетельства за 1000 лет!

Доклад профессора Н.Д. Успенского. Почти все скептики ссылаются на речь профессора Н.Д. Успенского, произнесенную 9 октября 1949 года «К истории обряда святого огня, совершаемого в Великую субботу в Иерусалиме». Она тиражируется на многих сайтах. В глазах всех неверующих и сомневающихся она значима по двум причинам. Во-первых, автор — профессор Ленинградской духовной академии. Во-вторых, тексту доклада Успенский придал форму исследования.

На фоне того полемического сумбура, которым наполнены сайты скептиков, доклад этот действительно выделяется. Однако само по себе профессорское звание не может придать утверждениям какую-то особую убедительность. Известно, что в XIX веке десятки европейских профессоров (преимущественно немецких), занимавшихся изучением библейских книг, дошли до неверия и отрицания богодухновенности Священного Писания.

Что касается самого доклада, то было бы ошибкой предложенный текст назвать исследованием, ибо научная работа однозначно предполагает поиск истины и творческий подход к еще нерешенной проблеме. Н.Д. Успенский же уже до начала работы имел негативный взгляд. Все его усилия свелись к тому, чтобы «подтвердить» свою точку зрения на историческом материале. Из огромного массива свидетельств о чуде Благодатного огня он нашел несколько высказываний, которые, как ему показалось, подтверждают его позицию. Десятки весомых свидетельств в пользу чуда автор просто проигнорировал. Такой метод несовместим с наукой. Легко увидеть приемы, к которым автор нарочито прибегает. Что касается «исследования» Успенского, то его значение сводится к нулю, так как он никогда не был в Иерусалиме и никогда не присутствовал во время схождения Благодатного огня в храме Гроба Господня. Если в каком-то месте в природе происходят ежегодно какие-то необычные явления, а физик никогда там не был, то можно ли сказать, что он «детально исследовал данный вопрос»? Такого физика засмеют коллеги.

О предвзятом отношении Н.Д. Успенского к этому чуду говорит эмоционально сформулированный в начале речи вопрос: «Было бы дерзостью и непочтительностью по отношению к Богу ежегодно ожидать от Него знамения».

А как же Овчая купель? Люди ежегодно ждали чуда. «Ангел бо Господень на всяко лето схождаше в купель и возмущаше воду: и иже первее влазяше по возмущении воды, здрав бываше, яцем же недугом одержим бываше» (Ин. 5: 4). Разве «дерзость и непочтительность по отношению к Богу» то, что мы ежегодно в одно и то же время (праздник Крещения Господня) ждем великого освящения воды? Чудо это по своей значимости вполне сопоставимо с чудом схождения Благодатного огня в Великую субботу.

Один из приемов автора состоит в том, чтобы выявить расхождения в исторических сообщениях об этом чуде и этим обесценить свидетельства. Он цитирует игумена Даниила, который не видел ни голубя, ни молнии но «тако невидимо сходит с небеси благодатию Божиею и вжигает кандила в гробе Господни». После этого Н.Д. Успенский прибавляет: «Заметим, что игумен Даниил путешествовал ко Гробу Господню в 1106–1107 гг.» Однако и после него в письмах наших паломников встречаются подобные заявления о тех образах, в каких появляется Благодатный огонь, — заявления, противоречащие самим себе, где этот огонь представляется и сходящим «аки солнце» и распространяющимся по доске Гроба Господня «аки молния», воочию для всех молящихся. Так, например, в «Пути» иеромонахов Макария и Селивестра, паломничествовавших в 1704 году, читаем: «В Великую субботу о девятом часе огнь сходит с неба невидимо в кандилы, и уже сам огнь загорится и тотчас внидет в знамение Божие, с небеси приидет огнь аки солнце над гроб Божий, и от той лучи загорится кандило; и узревши вси людие Божии сошедшую с небеси благодать над Гробом Господним во огненне образе, огню ходящу по Гробу Господню по досце мраморной всякими цветы с небеси, что молния, и видевшее вси людие, возрадуются великою радостию зело о таковом человеколюбии Божием».

Если бы у автора доклада был бы научный подход, то он допустил бы разнообразие формы одного и того же явления в разные годы. Паломник В.Я. Гагара, которого мы уже цитировали, рассказывает: «И как пробило 11 часов, и над маковицею тоя великия церкви с небес возгреме гром трикраты, и греки и арапы начаша велегласно глаголати: агиос, агиос, агиос, а по-нашему есть: свят, свят, свят Господь Саваоф, и они начаша креститися. По том же грому прилетели 3 голуби сизы и сели 3 голуби те на той проломной маковице: един сел от востоку, а вторый сел от полудни, а третий з западу. И митрополит перекрестяся, и пойде в тот приделе, и бысть тамо много времени».

Затем Н.Д. Успенский прибегает к такому приему. Он берет Святогробский типикон 1122 года, в котором содержится чинопоследование, отражающее богослужебную практику иерусалимского храма Воскресения того времени: «Народ непрерывным голосом взывает: «Господи, помилуй». Потом патриарх с его окружающими входит во святой Гроб, падает трижды ниц и молится и просит (Бога) о себе и о людях. Тогда возжигает от святого света и дает архидиакону, а архидиакон — народу». Это древнее свидетельство о чудесном огне драгоценно, поскольку не является лишь наблюдением паломника. В силу того, что чудо является ежегодно повторяющимся, о нем говорится даже в местном типиконе. Поскольку обычно в уставных книгах свет лампады не называется святым светом , то у любого непредубежденного человека будет однозначное объяснение. Однако Успенский, поставивший критическую цель, прибегает к извилистой логике. Он берет более ранние уставные книги (Латальскую рукопись начала IХ в. и Кальскую рукопись конца X или начала ХI в.) и подробно цитирует их. Поскольку в этих рукописях не упоминается о святом огне, а сказано: «Воздает лобзание священникам и диаконам, благословляют свечи и зажигают лампады», то автор неожиданно делает вывод: «Простой и ясный ответ на недоуменные слова Святогробского типикона «тогда возжигает от святого света».

Для такого утверждения нет абсолютно никаких оснований. Если бы речь о трех вариантах одного рукописного текста, то тогда бы возникла исследовательская проблема: почему могло возникнуть расхождения и какой вариант является наиболее авторитетным? Но речь идет о совсем разных текстах разного времени. Сам автор это признает: «Между этими укописями и Святогробским типиконом 1122 года есть много различий. Так, если по Святогробскому типикону обряд святого огня совершался в центре вечерни, после чтения паремий, то по Латальской и Кальской рукоаисям — до начала вечерни. Второе. По Святогробскому типикону обряду святого огня предшествовал обряд омовения лампад и приготовления их; ни Латальская, ни Кальская ркп. такого отдельного обряда не знают. По Латальской рукописи, клирики, придя в храм при закрытых его дверях, «зажигают свечи», а по Кальской «заготовляют три кадильницы». И это приготовление к чину таким образом непосредственно примыкает к последнему. Третье. По Святогробскому типикону все три каждения совершаются молча, и самый обряд получения святого огня сопровождается тайной молитвой патриарха, с тремя поклонами, под многократное пение «Господи, помилуй». По Латальской и Кальской рукописям, обхождение сопровождается пением псалма, ектенией и чтением молитвы. Четвертое. По Святогробскому типикону во время обряда в храме присутствует народ, и для принятия святого огня патриарх и клир уходят внутрь кувуклия, а по Латальской и Кальской рукописям, обряд совершается в отсутствие народа и патриарх не входит за святым огнем в кувуклий, а в самом храме «благословляют свечи и зажигают лампады» ».

Я специально выделил часть последней фразы. Нет никаких оснований чинопоследование Латальской и Кальской рукописей рассматривать как описание того же обряда, о котором говорится в Святогробском типиконе. Поэтому и окончательный вывод делается без всякого основания.