Известен и даже знаменит пессимизм индийский. А пессимизм знаменует отчаяние человека и человечества. Индия - матерь пессимизма, потому что она главная твердыня язычества. Эллада точно такой же оплот пессимизма на другом краю земли, хотя ее пессимизм европейские толкователи, по причине ее более симметричного и ясного, чем индийское, искусства, и преподносили как оптимизм. В действительности же как Индия, так и Эллада, и вообще все языческие страны, всюду и всегда до Пришествия Христа и без Христа являют отчаяние человечества, бесцельность настоящей жизни и безнадежность жизни будущей.

Гималаи представляют усилие людей освободиться от жизни - всякой жизни, и нынешней, и будущей, - уничтожить желание жизни, чтобы как-нибудь перейти в небытие, в нежизнь, в нирвану. Олимп представляет комедию выдуманных богов - комедиантство в кругу богов и паясничанье богов перед людьми и людей перед богами.

В гималайских пещерах уединялись отшельники, йоги, тысячами и тысячами в течение многих веков, чтобы суровым воздержанием от всего, неслыханной аскезой и самоистязанием убить в себе и наималейшее желание жизни, а после смерти перестать рождаться, появляться в новых телах и перейти в нирвану. Заточившись в пещерах природных или в сделанных ими келиях, заживо похоронив себя в них, они денно и нощно повторяли таинственное слово «аум - ом, ом», значение которого и они сами не знали, и никто не знает до сих пор. В своих замурованных пещерах или глухих келиях они оставляли лишь небольшое отверстие, через которое можно было бы принять горсточку риса, если бы им кто-нибудь из милосердия принес его и протянул. Им было все равно, удлинится их жизнь или сократится. Годами и десятилетиями они так мучились. Земную жизнь они считали несчастьем, от которого нужно как можно скорее избавиться, а на будущую лучшую жизнь они не надеялись. Цель всех гималайских аскетов (и тибетских, и индийских, и буддийских, и ведантистских) была одна - освободиться от жизни, и настоящей, и будущей, вообще от жизни как зла. Ведь жизнь - это зло, и все усилия разумного человека должны быть направлены к одной цели - к освобождению от нее.

- Значит, смерть лучше жизни?

- Да,- отвечают гималайские аскеты.

- Значит, небытие лучше бытия?

- Да,- отвечают эти чудные и стойкие аскеты-самомучители.

- Значит, нет Бога, способного спасти людей от этой жизни и ввести в лучшую жизнь?

- Нет,- продолжают повторять миллионы иссохших скелетов, пока дыхание и речь еще живы в них,- ведь и боги несчастны, как люди. Аум, ом, ом.

Кто такой ом? Никто. Что такое ом? Ничто. Вечное ничто и вечную смерть вдохнули в себя и еще сейчас вдыхают миллионы человеческих существ лучшей расы на свете, для того чтобы и им самим стать вечным ничто и вечной смертью; одним словом - достичь нирваны.

На Олимпе не так. В то время как Гималаи представляют мрачный трагизм человеческого надрыва без Бога и, естественно, без цели, Олимп представляет, лучше сказать представлял, шарлатанскую комедию людей и богов - и снова без истинного и единственного Бога. На Олимпе нет аскезы. Языческая Эллада не знала аскезы. Ни поста, ни самоистязания, ни пещерного отшельничества нет в ее теогонии и философии. За исключением заимствованного из Индии через Египет пифагореизма, Древняя Греция не знала ни об аскетизме, ни о метемпсихозе (переселении души из тела в тело). У нее фактически все чувственно и потому поверхностно, водевильно; всё, кроме славных трагиков ее. Она похожа на подмастерье Индии-ремесленника. Однако сущностные отличия языческой Индии также и ее отличия: сонм божеств, лишенный внутреннего единства и света; обоготворение змей в Дельфах (ибо нигде не бывает многобожия без змей); отношение ко всем богам как к врагам людей, трюкачам, вытворяющим свои фокусы над людьми; приношение жертв всем богам, и самым хорошим, и самым плохим, с целью защиты от зла и сохранения своей жизни. Все эти жертвы богам не жертвы любви, а подкуп и выкупление себя. Пессимизм во взгляде на загробную жизнь, которая, правда, существует, но которая сквернее собачьей жизни на земле, ибо она мрак, тоска и отчаяние в гадесе. Сократ и Платон нимало не привнесли света в этот сумрак эллинского язычества, но даже сами на деле поддались ему. Но именно благодаря эллинскому столь поверхностному, несерьезному вИдению и богов, и людей греки оказались более способными к принятию Христова Откровения о Царстве Небесном. И принимали его легче и быстрее, чем их языческая матерь Индия. И Бог благословил их больше всех других народов тем, что на их языке, на языке греческом, а не на еврейском или каком-либо другом были возвещены миру Пришествие Сына Божия и Его Радостная Весть о Царстве и жизни вечной.

Посмотри сюда, Феодул, на эту зеленую Гору Афонскую. Картина необычайная. История пречудная. При физическом сравнении с языческими высотами Афон оказывается меньше половины высокого Олимпа и меньше седьмой части еще более высоких Гималаев. Духовно же сравниваемый с тем, что представляют собой Олимп и Гималаи, Афон настолько выше их обоих, насколько свод небесный выше земли. Вернее, здесь не может быть никакого сравнения. Он высокая кровля, превосшедшая все кровли. Почему?

Первое, благодаря принятой и усвоенной им истине, открытой миру Мессией, Сыном Божиим. Нигде в мире истина Божия, записанная в Священном Писании и разъясненная в Предании святыми людьми Божиими, так точно и скрупулезно не оберегалась и не сохранилась до наших дней, как на Святой Горе Афонской. А Святой Афон - продолжение и неувядающий расцвет православного монашества после истощения монашества среди песков египетских и камней палестинских.

Второе, благодаря пониманию Царства Небесного как реальности, существующей внутри телесного человека, а не только на небесах Божиих, на высоких кровлях Божиих. По слову Господню: не придет Царствие Божие приметным образом. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 20, 21). В этом святогорцы полагают центр тяжести всего Евангелия, Радостной Вести Христовой. Если оно в нас, то мы должны его разыскать, как человек, раскапывающий сокровище, скрытое на поле, как женщина, нашедшая потерянную драхму, как рыбак, отделяющий хороших рыб в неводе от плохих, как сеятель, очищающий пшеницу от плевел, как купец, ищущий сверкающего жемчуга и неуспокаивающийся, пока не найдет его, как хозяйка, заквашивающая дрожжами три квашни муки и ожидающая, пока не вскиснет все.