Нас, людей, ни спрашивая, вплетают в эту грандиозную тайну существования. Вселенная вокруг нас, словно тело, а мы в ней, словно душа. А все в мире как-то округло-округлено. Округленное же не имеет ни верха, ни низа. И во всем бездонно. Посмотришь ли ты с вершины космической перспективы или с космического дна – с земли, все едино: бездна есть бездна, тянется она снизу вверх или сверху вниз. Человеческое сознание осознает это. Каким образом? Мы не знаем, ибо не знаем, что делает сознание сознанием. Окруженный разнообразными и бесчисленными существами и вещами, человек ощущает себя как чудо среди них. Ощущать – разве это не чудо? Мыслить – разве это не чудо? Желать – разве это не чудо? Не ищи чуда все себя, ибо ты сам – величайшее чудо. Не ищи ничего удивительного вне себя, ибо ты сам – величайшая неожиданность. Существовать – разве не есть это нечто само по себе бесконечно удивляющее и непонятное?

Человек бы хотел сковать себя крепкой и массивной земной действительностью. Иногда ему приятно быть окованным ею, потому что душе его таким образом возможно хоть на что-то опереться. Тут же, вокруг все какие-то бездны, все какие-то бескрайности, которые немилосердно тащат тебя и гонят по своим пропастям и ущельям. И тогда вздох за вздохом: о, если бы было чуть меньше сознания! И еще бы поменьше ощущений! Легче было бы быть человеком и менее неожиданно… Человеческое сознание, человеческое ощущение – две крошечные свечки в страшном мраке безмерной тайны миров, как тяжело с ними!

И все человеческие муки спешат собраться в гром, что проносит через все миры вопль и причитание человеческое: зачем я сотворен человеком, зачем, зачем, зачем?..

***

Большей противопоставленности, более жуткой противоположности, более непримиримой противоречивости не переживает кроме человека ни одно существо: ни Бог, ни ангел, ни диавол. Ибо человек переживает и жизнь и смерть, и небытие и всебытие, и добро и зло. И все, что в них и между ними. Ведь ни перед кем не лежит столь долгий путь из небытия к всебытию, от диавола к Богу. А также страшное разнообразие ощущений, мыслей, желаний, переживаний. В человеке все смешалось, все: от ничего до всего, от безумия до всепонимания, от преходящего до вечного, от смертного до бессмертного, от адского до райского, от диавола до Бога. В нем всегда есть много непонятного и беспредельного, а тем самым, бессмертного и вечного, поэтому он никаким образом и никогда весь не умирает, даже если упорно желает этого. И никаким образом и никогда он не уничтожит себя абсолютно, даже если бы и желал этого всем сердцем. От него и в нем всегда много остается для бессмертия и вечности.

Тяжко человеку, если его мысль охватывает метафизическая паника. Ибо она преследует и гонит его из хаоса в хаос, из ужаса в ужас, из потрясения в потрясение, из стона в стон. Тогда все трясется, разламывается и трещит во всех сферах человеческого существа. Возникают трещины, и сквозь них измученная душа усматривает бесчисленные миры. А там, в космической мгле и мраке белеет и светлеет какой-то манящий, тихий, мягкий свет. И таинственный магнетизм миров неодолимо привлекает мысль и вовлекает ее в какую-то страстную игру, вихрь… Человек? Праужас, желая отдохнуть, вселился в человека мыслью. В небольшое количество теста положено много дрожжей.

Мысль цепенеет: многие противоречия сплелись в человеке объятиями, в которых они задыхаются и из которых они никак не освободятся. Как змеиный клубок, который нельзя расплести. В такой ситуации для человека метафизической тоски и самое комичное становится трагичным. Иногда для него человеческий смех похож на безумие, даже на сумасшествие. Смех? Чье-то безумие… Разве можно смеяться в мире, где есть смерть? Ах, в глиняном тесте нашего существа имеется и эта закваска. Кто знает, чья рука ее положила, кровью нашей замесила и пустила по этому миру свою упрямую усмешку?

***

Иногда мысль задумчиво кружит по золотой кромке вселенной, а чувство судорожно всхлипывает в глубоком беспокойстве. И сгибается разум, сгибается в поиске Бога до грани сумасшествия. О, если бы душа была только коридором для влияния внешнего мира! Но она, как ненасытное чудовище, все, что к ней прикасается, впитывает в себя, преобразует, претворяет в свое, оживляет какою-то чудною жизнью, обессмерчивает каким-то необычным бессмертием. Если же что-то и умрет, это дорогие покойники…

Душа? Самый гениальный и самый сильный чудотворец. В ней взгляды превращаются в мысли, звуки – в ощущения, разнообразные влияния – в разнообразные переживания, или идеи, или страсти, или соблазны. Разве не замечаешь, Ненавидимый, как Твои слова в море моей души претворяются в драгоценный жемчуг? Вода, гонимая чувствами, истекая из очей становится жемчужною слезою… О, художник над художниками! Чувство, что пропускается сквозь сердце, становится светом, громом и молнией. Если мысль молитвою погрузится по ту сторону звезд, то найдет Бога. Бога и себя. Себя, надзвездную и потустороннюю, во всем небесную. Ибо там ее настоящие истоки и прародина.

Смертный страх нападает на человека, когда он бдительно следит за своею душою на всех ее путях, когда проникает во все ее мраки и сумраки, мглы и окраины, бездны и пропасти. Нигде, Господи, я не погибал так опасно и отчаянно, как внутри себя! И никогда, и нигде так отчаянно не умирал, как в себе… Самая страшная смерть не около меня, но во мне. Ад за адом, соревнующиеся в самых страшных ужасах. Только это не абстракция, не иллюзия, не фикция, не привидение, а суровая действительность. Их неудержимый ужас – в их непосредственной близости. А все райское под ударом зла превращается в некую прозрачную, сумеречную иллюзию и сны. О, сколько вокруг меня тайн обо мне! Заснув в новой тайне, я пробуждаюсь в более новой, а день провожу в еще более новой. О, Господи, неужели для того Ты дал нам душу, чтобы нас же самих сокрыть от нас? А сознание, а ощущение, а слово неужели Ты дал нам для того, чтобы мы Тебе сказали, что не знаем себя? И сколько источников слез в моем крошечном сердце! И каждая капля больше моего сердца…

Чем бывает движима душа, что непрестанно входит во все новые мысли и во все новые ощущения? Что есть то, что в моей душе рождает мысль, чувство, желание? А тело обносит душу стеной, замуровывает ее в материю не для того ли, чтобы она не сошла с ума от бесчисленных бесконечностей, что со всех сторон разрывают ее и разворовывают?.. Очи души не имеют ресниц и век. Поэтому они никогда не могут заснуть. А то она бы их уже неоднократно радостно и трепетно закрыла и вошла бы в покой и отдых от жестоких тайн, что немилосердно бьют ее, худешькую, нежную, тонкую, более тонкую, чем свет и сон… Господи, напои мое сердце нектаром Твоей благодати, дабы оно исполнилось миром, что превосходит всякий ум, человеческий и ангельский! Господи, излечи его Собою!

***

Если человек заглянет в тайну мира, он не может не заметить, как через все миры идут какие-то легенды и сказки, идут к чему? Каков смысл этих страшных легенд и роскошных сказок? А если остановиться взглядом на глазе человеческом – какая жуткая пропасть! Глаз! Наименьшая, но самая продуктивная лаборатория в наших мирах. Нет меньшего органа и нет большего чудотворца! Разве глаз это не чудотворец, раз видит свет! Ибо что такое свет в своей сущности? Нечто неощутимое, а это значит, нечто невидимое, разве не так? Это первый парадокс: с помощью невидимого, с помощью души, око видит то, что невидимо… А слепые что-то бормочут и бредят, дескать в этом мире нет чуда. О, слепая наивность и слепая простота!