Вспомни, душа моя, страдания праведного Иова, скот которого угнали иноплеменники, а дети убиты были опорами дома, а сам он был покрыт гнойными язвами, но за все благодарил Бога.

Вспомни, душа моя, Прохора Печерского, который вверг себя в послушание и такое строгое воздержание, что, лишив себя даже хлеба, собирал лебеду и питался ею. И заготавливал ее ежегодно, чтобы обойтись без хлеба.

Был некий старец, который обмер, и снова пришел в себя: прозрел грядущее, и постиг непостоянство этой жизни, и решил не разговаривать с людьми, но затворился в келье и пребывал там, плача и рыдая, вплоть до самой смерти своей.

Вспомни, душа моя, отшельника Филимона, который внимательно прочитывал за ночь всю псалтырь и песни Моисеевы, и одного Евангелиста. А днем пел все положенные уставом службы и читал Евангелие и Апостол. И так весь день не переставая: то пел, то молился. И многократно возносился умом в видениях и не знал, на земле ли он. И не ел ничего кроме хлеба с солью и воды, и то через день, ничуть не заботясь о теле. Видишь, душа! Кто из людей, суетящихся и погруженных в житейские заботы, выдержит такое правило?

Вспомни, душа моя, Симеона Дивногорца, который накрепко забыл о теле и явил ангельское житие, не помня о прошлом и устремляясь к будущему. Изо дня в день избирая себе суровую жизнь, иногда читая по пятьдесят псалмов, иногда – по восемьдесят, а иногда и всю Псалтирь, весь день неумолчно славословя Бога. Загноились ноги и бедра его, и голени засмердели и прилипли к чреслам. И говорил Христу: «Ради Тебя и Имени Твоего пожертвовал я своими ногами». И преуспевал в постническом труде, и ангел причащал его каждую неделю. Иди, иди, душа окаянная вслед за ними, не останавливайся!

Вспомни, душа моя, Антония Великого, который повседневно скорбел, представляя небесную обитель и любя ее, и не обращая внимания на человеческую жизнь века сего. И питался лишь раз в день, после захода солнца. Иногда же раз в два дня ел, но чаще – раз в четыре дня. А пищей его были хлеб и соль, а питьем только вода. Для сна же довольствовался рогожей, но чаще ложился на землю. А ты, душа, ничуть не стараешься отвлечь свой ум от мирских волнений и забот, или хоть немного ежедневно воздерживаться от хлеба и воды.

Вспомни преподобного Виссариона. Как мужественно подвизался! Удалился в пустыню, словно бесплотный, и пренебрег телом, словно истлевшим. Сорок дней и сорок ночей стоял столбом, возведя руки и очи горе[20].

Вспомни, душа моя, Македония. Избегая шума, сорок пять лет, не входил ни в хижину, ни в шалаш, но имел пристанище в глубокой яме. Когда же стал стар, накосили ему шалаш. И двадцать пять лет прожил в шалаше. И в сумме годы его подвижничества составили семьдесят лет. И питался сорок лет ячменем и водою.

Вспомни, душа моя, Иоанна Крестителя. Жил в пустыне безводной и безтравной. Поэтому не ел хлеба и не пил вина. Ничего мирского не имел. Жил не в доме, а в норе под камнем. И была ему и столом, и ложем – земля. И только вынуждаемый природой, один раз в день ел он акриды и дикий мед. Чашей же ему служили пригоршни, и питьем – текущая из камня вода. О, великий светильник и заря Великого Солнца! Еще на один подвиг решился: претерпел усекновение главы. Одежда же его – верблюжья власяница и кожаный пояс.

Вспомни, душа моя, Макария Великого, что пришел как-то в Венисиотский монастырь, переодевшись в мирское платье, желая проверить монахов. И увидел у каждого из творящих непрестанную молитву свой образ жизни. Этот ел вечером, тот на второй день, один через три дня, другой через пять дней, а иной стоял всю ночь на молитве без сна, а днем сидел за рукоделием. Преподобный же Макарий замочил себе финиковых побегов и стоял в одном из углов, пока не прошло сорок дней и не настала Пасха. Не ел ни хлеба, ни воды. Не преклонял колен, не сидел, не лежал, и не ел никакой другой пищи, кроме грубой зелени, и то только в воскресенье. Почему, душа, не стремишься ревностно за ними? Постись хотя бы по силе своей и кормись трудами своими, как и святые отцы.

Вспомни, душа моя, Марию Египетскую. Сорок семь лет скиталась, как зверь, по пустыне Иорданской, не имея ни еды, ни одежды. И сама рассказывала Зосиме: «Когда начинала есть, тотчас хотелось мне мяса и рыбы, и вина, которые были в Египте. Здесь же, не имея даже воды, жестоко раздражалась и сильно страдала, и упав на землю, не вставала, ни ночью, ни днем, плача. И провела так шестнадцать лет, десятками тысяч принимая мучения. С тех самых пор и до сегодняшнего дня помощница мне – Богородица. Она мне всегда помогает». Зосима сказал ей: «Да неужто же так и обошлась без пищи и одежды?» Она же отвечала: «Съев за шестнадцать лет три хлеба, кормилась травами и остальным, растущим в этой пустыне. Одежда же, которую имела, переходя Иордан, разорвалась и распалась. Много мучений претерпела от холода и зноя, сгорая на солнце, замерзая на холоде и дрожа. Поэтому часто, упав, лежала на земле, как бездыханная и недвижимая». Ты же, скверная душа, ни голода, ни холода, ни жажды не испытываешь, не падаешь от нужды. И чем же хочешь спастись?

Вспомни, душа моя, Андрея, Христа ради юродивого. Когда он молился, настала ночь, и, немного поспав, увидел во сне, будто находится он в царском дворце. И подозвал его царь к себе. Когда же он подошел и стал перед ним, сказал ему царь: «Хочешь ли служить мне всей душою? Сделаю тебя одним из самых почитаемых во дворце моем». Андрей же сказал ему: «Кто станет отказываться от хорошего? Хотел бы я службы такой». Сказал ему царь: «Ну, если так, попробуй пищу тех, кто мне служит». И с этими словами дал ему что-то маленькое, белое, как снег. Он же, взяв, съел. И было сладко. И сладость эта не постижима для человеческого ума и ни с чем не сравнима. И мало показалось ему этого, и, съев, начал умолять, чтобы дал ему еще того же самого, говоря, что когда это ел, думал, будто миро Божие превратилось в сладость эту. И снова дал ему есть небольшой кусочек, синий, как сажа[21], говоря ему: «Возьми, ешь». И, взяв, съел. И было плохо, и очень горько, хуже полыни. И стало его тошнить, даже тою – сладкой пищей. А царь, видя его дурноту, сказал ему так: «Видишь, не можешь вынести этой горечи. А пищу тебе дал, чтоб уразумел истинное служение мне. Это тесный путь, вводящий желающих во врата царства моего». А блаженный сказал: «Горькая это служба, господин. Кто же может это есть, служа тебе?» А царь сказал: «Про горькое понял, а про сладкое разве не понял? Не дал ли я тебе сперва сладкое, а горькое потом?» А он сказал: «Так, господин, но о горьком объяснил слуге своему, что это образ скорбного пути». Сказал царь: «Нет. Путь – между сладким и горьким. В горьком показано тебе вкушение страданий и недугов, которые принимаешь ты ради меня. В сладком же и лучшем пребывают, по моей благодати, тишина, покой и утешение для страдающих ради меня. Ведь не бывает постоянно только горькое или одно сладкое. Иногда это, иногда – то, сменяют друг друга. Так что ж, если хочешь, отвечай мне, чтобы знал я». И сказал Андрей: «Дай мне снова есть то же самое, и попробовав, скажу тебе». И он снова дал ему горькое, а потом сладкое. Святой же боялся горького вкуса и сказал: «Не могу я служить, питаясь этим, потому что это вещь горькая и трудная». Царь же, улыбнувшись, вынул некую драгоценность, которая по виду напоминала огонь, сильно благоухала и переливалась разными цветами, и сказал ему: «Возьми, ешь и забудешь обо всем, что видел и слышал». Он же взял и съел, и много часов от великой радости и сильного аромата стоял в забытьи. А придя в себя, упал к ногам великого царя и умолял его, говоря: «Смилуйся, добрый господин, не отринь меня от себя, слугу твоего. Понял, что воистину сладок путь служения тебе, и кроме него не подклоню шеи ни подо что». И он сказал ему: «Этой ли пище удивился? Поверь мне, что в том, что есть у меня доброго, это самое малое. А если послужишь мне, все мое будет твоим, и сделаю тебя другом, и царства моего святого причастником станешь и наследником». И говорил ему, словно бы посылая его на некое дело. И тотчас проснулся. И когда стал подвизаться, был совершенно наг телом, ни дома, ни одежды, ни подстилки, ни обуви. Наступила суровая зима и лютые морозы. И все живое готово было погибнуть от зимних бедствий. А ему негде было приклонить голову. И он лишился сознания и был унесен в рай на это время, и узнал красоту райскую и дивное пение райских птиц. Через две же недели сильный ветер прекратился, и он тотчас вернулся в себя. И с тех пор не спал ночами, принося Богу несмолкаемые славословия, целыми днями был среди толпы, насмешничая, притворяясь пьяным и толкаясь. Когда же бывал сильный солнечный зной, тогда, прикидываясь пьяным, приходил на припек и валялся. И, терпя огненный зной, по пути не ел и не пил. Одни били его, другие топтали ногами и толкали, одни палками пробивали ему голову, другие лупили по шее, таская за волосы, а некоторые, повалив, волокли за ноги. Ты же, душа моя, не страдаешь от телесной наготы ни зимою, ни летом, не голодаешь, не жаждешь, не только побоев от людей, но и слова иного вытерпеть не можешь. Как же ты хочешь спастись и надеешься получить жизнь вечную, окаянная?

Вспомни, душа моя, Петра Афонского, который нашел очень темную пещеру, заросшую сушняком и тернием. И было в ней так много змей, что превосходили числом и небесные звезды, и морской песок. А с ними угнездилось и множество бесов, которые причиняли святому бесчисленные беды, такие, что ни словами рассказать, ни воспринять на слух невозможно. И, поселившись там, благодарил Бога, каясь денно и нощно и совершая усердные молитвы. И уже вторую неделю не ел святой. Бесы же ненавидели подвиги его. И взял сатана все свое воинство со стрелами и луками, и сам вошел в пещеру, где блаженный совершал свой подвиг. А другие, находящиеся снаружи, швыряли на нее огромные камни, издавая вопль. И, увидев это, святой сказал: «Вот и пришла моя смерть, живым себя уже не считаю». А предводитель этих был внутри пещеры, остальные же, держа луки и стрелы, готовились выпускать их в преподобного. Но, по благодати Всевышнего, остался он невредим. И, когда вышел, увидел лукавых духов, стоявших вокруг пещеры и пугающих его безудержными воплями и страшными взглядами. И воскликнул святой громогласно: «Господи Иисусе Христе, Боже мой! Не оставь меня!» И после этого некоторое время вопли не слышались. Когда же прошло пятьдесят дней, бесы снова, приняв тот же образ, ополчились на него и подбили всяких змей, пресмыкающихся и зверей, которые жили на той горе, и пошли с ними в пещеру, наступая одни оттуда, другие – отсюда. Некоторые разевали пасти и хотели проглотить праведника живьем. А иные скакали, свистели и грозным видом пугали его. Но снова отогнал их, немощных и слабых, крестным знамением. Ангел же Господень приносил ему пищу небесную каждые сорок дней и ночей и указал ему манну в качестве пищи. Когда же он провел на молитве пятьдесят три года, исчезли и частые дьявольские наваждения, и ангел его. Столько же лет не видел он и живого человека. И не было у него иной пищи, кроме манны, ни одежды, ни одеяла. А земля – излюбленное ложе. И в жару сгорал, а в холода мерз.

Вспомни, душа моя, Марка Фракийского, который сам говорил Серапиону: «Девяносто пять лет провел в этом тесном загоне и не видел ни зверя, ни птицы, пищи человеческой не ел, в светское платье не одевался. Тридцать лет пребывал здесь в великом неудобстве и страданиях от голода, жажды, наготы и дьявольских нападок. Ел от голода пыль и пил горькую морскую воду. Двадцать лет из них ходил нагим и жил в больших неудобствах. И сговорились между собою до тысячи бесов утопить меня в море, и волокли меня с побоями до пологого склона горы, пока не осталось на мне ни кожи, ни мяса. И вопили, говоря: «Встань и уйди с нашей земли! Никто здесь не селился от начала мира. Как же ты посмел дерзнуть?!» Ходил наг и бос, пока не отстали кости мои от кожи на холоде. И солнце сожгло плоть мою. Бывало, лежал ничком, словно мертвый. Тридцать лет на этом месте, и не нашел здесь и одного корня от травы. Но тогда излилась на меня благодать Божия. И пищу приносит мне ежедневно ангел». Всех же лет его – сто восемь лет. Ты, же душа окаянная, не способна ни уединиться в дикой пустыне, ни терпеть мучения от бесов, даже от шума раздражаешься, не живешь в наготе, не страдаешь, не умираешь от нужды, не голодаешь и не жаждешь без хлеба и воды, не выносишь от людей обидных слов. И как же хочешь спастись? Разве не знаешь, окаянная, что ежедневно стоишь посреди полчищ лукавых бесов и нуждаешься в великом терпении.