Говение - это момент в жизни, повторный, но всегда новый и всегда равно решающий для нашей вечной судьбы. Это момент, когда мы встаем перед своей совестью, стоим перед Живым Богом, и произносим над собой суд. Это очень важный момент; это момент, когда после рассеянной жизни, какую мы все ведем в той или другой мере, мы даем себе время вырваться из круговорота привычных действий, мыслей, переживаний и становимся перед вечностью, вне времени, перед лицом Того, Который есть Жизнь, и Правда, и Красота, и Смысл.

Есть в Евангелии от Матфея одно место, которое я хочу вам напомнить, потому что оно никогда не читается в воскресный день: Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу. Поистине говорю тебе, не выйдешь ты оттуда, пока не отдашь до последнего свой долг (Мф. 5,25-26). Отцы Церкви, комментируя этот отрывок, соперником называют нашу совесть. Наша совесть, как прилипчивый соперник, совопросник идет рядом с нами в течение всей нашей жизни. Соперник наш - совесть - каждую минуту жизни как бы пристает к нам, не дает нам покоя, все время напоминает нам о том, что должно бы быть - и чего нет; напоминает, как мы живем, что мы говорим, каковы наши мысли, не достойные ни нас, ни любимых, ни Бога, Который в нас верит и Который нас любит даже в грехе нашем. Соперник этот идет рядом с нами постоянно, напоминая нам, что рано или поздно этот путь будет закончен, что он не бесконечен, что в какой-то момент мы станем перед лицом Живого Бога; и тогда уже будет поздно, тогда надо будет дать отчет, как же прошли эти годы, что происходило на пути. И тогда, может быть, с болью наша совесть нас упрекнет, соперник наш станет свидетелем того, что мы знали правду, потому что он нам ее говорил, напоминал, внушал, и что мы отвернулись от Божией правды.

Порой совесть наша звучит, как голос друга, который знает наши пути, знает, на что мы способны, в самом лучшем смысле слова, и знает, как мы отступаем от этого, как мы недостойны своего звания, знает, что мы носим звание человека, как Христос Себя назвал Сыном Человеческим, и что мы так недостойны этого звания. Речь идет именно о человечестве нашем, о том, достойны ли мы называться таковыми, хотя бы зачаточно, хотя бы в том состоянии, в котором мы теперь находимся.

И это мы видим из притчи Христовой о Суде, об овцах и козлищах. Вопрос, который ставит Судья, так прост и так страшен: в течение твоей жизни на земле - был ли ты человеком или нет? Была ли в тебе человечность или нет? Если и человечности не было, той простой, доступной всем по природе нашей человечности, то как мы можем думать о том, чтобы вырасти в меру полного возраста Христова, полного роста Христова, о чем говорит апостол Павел (Еф. 4,13), и приобщиться, по слову апостола Петра, Божественной природе (2 Петр. 1,4)? Судья ставит вопрос именно о самой основной человечности: было ли в тебе сострадание? Ты знаешь, что такое страдание, - было ли в тебе сострадание к другим? Ты знаешь, что такое боль, что такое голод, что такое холод, что такое обездоленность, что такое одиночество, что такое позор, стыд, - ты все это знаешь на опыте в той или другой мере; как же ты отозвался на нужду других? Неужели они для тебя были чужие? Неужели ты весь сосредоточился только на себе? Или хуже: неужели ты, как хищный зверь, прошел через всю свою жизнь, терзая, разрывая других, их душу, их совесть, их тело, их мысли - все? Помните эту притчу Христову: Я был голоден - вы Меня не накормили; Я жаждал - вы Меня не напоили; Я был без крова - вы Меня не ввели к себе; Я был болен - вы Меня не посетили; Я был в тюрьме - вы постыдились Меня и не пришли... Это основной как бы признак человечности: сострадание, способность чувствовать то, что чувствует другой, и отозваться на другого, будто это ты сам.

Есть рассказ: спросили одного подвижника, каким образом он умудряется в каждом человеке пробудить совесть, открыть ему новую жизнь? И он ответил: когда ко мне приходит человек, я в нем вижу самого себя; я схожу ступень за ступенью в глубины его греха. И потому, что он и я - одно, я начинаю каяться перед Богом; и потому что мы одно - он начинает со мной каяться... Это можно сказать о том, что должно бы происходить между нами и соперником нашим, совестью нашей, которая кричит, плачет, молит, требует - молит чаще всего и ставит нам в пример Спасителя Христа, тех наших близких, кого мы будто любим. Вот в чем говение: в том именно, чтобы встать перед судом совести, вслушаться в то, что совесть скажет, и вдуматься: что же мне делать с тем, чем я стал? Да, я родился с какими-то данными; одни меня влекут ввысь, а другие тянут вниз; но какой я сделал выбор, что я выбрал? Выбрал ли я свет, добро, правду, жизнь, Бога или выбрал я потемки, где можно совершать любые дела при ложной мысли, что никто меня не видит?.. А совесть - видит; Бог - видит; я сам - себя знаю...

Вот перед чем мы стоим; мы стоим перед этим судом в течение всей нашей жизни, все время. Речь не идет о том, что когда-то мы станем перед Божиим судом, и тогда действительно, как сказано, суд будет без милости тем, кто не оказал милости (Иак. 2,13); тогда все, что мы не сумели простить, станет перед нами укором, и если мы не простим на земле - не можем и мы ожидать прощения. Потому что прощение не в том заключается, чтобы кто-либо - Бог или человек - сказал: "Я на тебя ничего не имею", - а в том, чтобы примириться.

Столько причин, и почти все такие мелкие...

Будем, поэтому, говеть сегодня под знаком этих слов: примирись с твоим соперником, пока ты еще на пути; потому что придет время, когда ему придется быть свидетелем против тебя! Совесть встанет перед тобой, передо мной, перед каждым из нас...

И вот в течение этого говения я хочу с вами задуматься над несколькими вещами. Первое: я хотел бы, чтобы в тот период, когда у нас будет перерыв на долгое молчание, мы поставили перед собой вопрос: как мы отозвались на те притчи, которые мы слышали в течение подготовительных к Великому посту недель?

Первый рассказ - не притча, а быль о том, как Христос исцелил слепого Вартимея; не говорит ли он о нашей слепоте? Мы проходим через всю жизнь ослепленными. В 90-м псалме есть место, где говорится о "бесе полуденном", и мне кажется, что это образ.

И как постоянно это бывает! Как мы ослеплены! Как внешнее нам не дает видеть внутреннее! Как часто мы судим о человеке по его внешности, по его наружности, по тому, как он себя держит, по его голосу, по его речам, не отдавая себе отчета, что за этим кроется целая глубина, целая история жизни, кроются и страдания, мечтания, надежды разрушенные и зло, введенное в человеческую жизнь чужой жестокостью или чужим безразличием.

Подумаем о том, как мы видим нашего ближнего. Не тех, кого мы любим естественно, а тех, которые нам чужды, кого мы не любим или даже ненавидим - беспричинно, потому что тот или другой человек нам противен или, может быть, потому что он поступал или говорил так, что нас восстановил против себя…

Можно себе поставить вопрос и о том, почему я люблю этого человека. Потому ли, что он мне льстит? Потому ли, что мне с ним легко? Потому ли, что он доверчив и я его легко могу обмануть, могу показаться тем, чем он хотел бы меня видеть?.. Поставим перед собой вопрос о нашей слепоте...

Дальше: вопрос, который нам ставит рассказ о Закхее. Закхей победил тщеславие; он принял на себя насмешки людей; он принял на себя осуждение людей, потому что ему нужно было видеть Христа. Он ничего другого не искал, он ни о чем другом не мечтал; он не думал, что Христос из всей толпы его призовет; он принял на себя позор, потому что без того, чтобы хоть взглянуть на Него, он дальше жить не мог. А когда Христос его призвал - что он сделал? Он не только на словах покаялся в своей прошлой жизни; он обязался все вернуть четверицею, все исправить, всю неправду своей жизни разрушить до основания так, чтобы никто от его неправды больше не страдал.