Если же я делаю доброе дело – то какая мне разница – смотрят на меня, или нет. А уж если я не прячусь от видеокамер и слежки – так в том и вовсе нет никакого греха…. Неубедительно? Ах, да, простите, я забыл пояснить, что изложенное здесь есть мнение ап. Павла: «Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее” (Римл. 13,3).

Мои оппоненты ставят мне во грех – «Кураев не признает, что идентификация является угрозой для Богодарованной свободы человека»557.

Да, если свобода Богодарованная, то ту свободу, что в нас от Бога, а не от парламента, номера отнять не могут. Компьютерная слежка может угрожать человеческому своеволию, «демократии». Она чревата «утратой личных секретов»558. Но только при чем тут Благодать?

Я не собираюсь доказывать политическую стерильность и безопасность тотальной регистрации граждан. Что компьютерные досье и деньги могут угрожать гражданским правам человека – говорено (в том числе и мною) достаточно.

Я просто предлагаю не сливать воедино социологию и богословие. Я согласен с мыслью св. Игнатия о том, что «между духовной и гражданской свободой нет ничего общего»559. И полагаю, что в утверждениях, подобных тому, которое сделал некий греческий архимандрит, будто “Всесторонняя регистрация создает возможность уничтожения личности как таковой”560, содержится недолжное смешение языка газетного и языка богословского. С богословской точки зрения человеческая Богообразная личность (ипостась) неуничтожима. Она не то что в тоталитарном шенгенском обществе (если оно будет тоталитарным) или в царстве антихриста, но и в аду будет продолжать свое существование…

Я понимаю опасения греков. У них не было опыта советского тоталитаризма. Поэтому сама мысль о том, что кто-то будет знать об их частной жизни, что где-то будут храниться досье на них, их пугает561. Но человек, переживший советскую власть, при знакомстве с этими опасениями греков испытывает чувства бывалого зэка, успокаивающего «первоходка»: «Не бойсь, жить и там можно!». У советского государства и так была вся информация о нас: наши трудовые книжки и истории болезни, дипломы и счета в единственном Сбербанке – все было государственным и известным государству. Вот только благодать оставалась Христовой…

Поэтому столь неуклюжим мне представляется двойное требование греков: во-первых, мы не хотим, чтобы в электронных паспортах хранилась информация о нас, а, во-вторых, там должна быть обязательная графа о нашем православном вероисповедании: «Церковь выступает в защиту обязательности для всех греков наличия в новых паспортах графы «вероисповедание», противодействуя всякому стремлению навязать противоположное мнение».562

В советские времена люди прятали от всевидящего государственного ока не свои кошельки и болезни, а свою веру. Иконы держали за дверями шкафов, церковные книги обертывали газетной непрозрачной бумагой, в храмы ездили такие, что были подальше от дома и от работы, крестики прикалывали к изнанке маек, соблюдение постов объясняли желанием похудеть… Самое дорогое - веру – не выставляли напоказ. А греки требуют обратного: чтобы все видели по их паспорту, как они относятся к религии. Глядя из СССР – странные они, эти греки… Непуганые они еще… Документы Элладской Церкви на эту тему в постсостветских странах читаются по-особому. Говорят, что в СССР, в стране, в которой не было диссидентов, граждане делились на «до-сидентов», «сидентов» и «от-сидентов». Так вот, на правах «отсидентов», т.е. людей, имеющих опыт жизни в тоталитарном обществе, мы можем успокаивать греков, привыкших к демократии: христианином можно оставаться и в окружении стукачей. Конечно, когда власть следит за тобой и копит информацию о тебе – это неприятно. Но все же не всякое нарушение «прав человека» есть признак воцарения антихриста. Если шенгенские досье фиксируют наши грехи - что ж, раз страх перед Небесным Судом не останавливает нас, то пусть хотя бы страх перед земными соглядатаями будет сдерживать нас в наших поисках «приключений». Если же досье фиксируют нашу приверженность Православию – то и тут нет ничего страшного, ибо мы должны публично свидетельствовать о своей вере. «Я нисколько не стесняюсь давать вам, да и всякому искреннему человеку разъяснения по личной жизни. Мы, духовные, жизни частной иметь не можем, а у нас все личное, свое должно быть на отчете пред христианскими и даже нехристианскими обществами, и ни о какой стороне своей жизни я не позволю сказать, что до нее нет никому дела, - лишь бы запрос был искренний. Не может укрыться град, вверху горы стоящий, сказано служителям Христовым»563.

Впрочем, несмотря на это противоречие, позиция греков мне кажется более разумной, нежели позиция некоторых российских проповедников и изданий. Греки исходят из того, что их страну втягивают в «шенгенскую зону», в которой их православный народ будет ничтожным меньшинством среди народов атеизированных (вроде французов, бельгийцев, голландцев), протестантских (немцев и датчан) или католических. И если Конституция Греции позволяет православию быть стержнем национально-государственной жизни, то постановления Евросоюза этого очевидно дозволять не будут. Ясно, что в этих условиях Греческая Церковь будет всячески подчеркивать свою приверженность демократическим принципам, в число которых входит уважение прав меньшинства.

Это достаточно обычно для нашей церковной истории: когда Церковь оказывается гонимой, ее иерархи и златоусты начинают напоминать о свободе совести и вспоминать тертуллиановское religiones non est religionem cogere («одной вере не свойственно притеснять другую»564). Но едва Церковь приближается к власти, как ее иерархи и проповедники начинают требовать «принять меры» против «разгула сект»…565

Греческая Церковь вступила в полосу сужения своего влияния – и потому готовится существовать в положении притесняемого меньшинства, всегда готового возгласить о «попрании свободы и прав граждан»566… Русская Церковь, напротив, вступила в период расширения своих прав, и потому ее проповедникам свойственна интонация «власть имущих»…

Но вот что мне никак непонятно в наших изданиях, так это совмещение апокалиптических ожиданий и монархических чаяний567. С одной стороны – уже идет антихрист и где-то уж ставится «подобие антихристовой печати», с другой – в ожидании воцарения православного самодержца мы требуем принять меры, ограничивающие свободу деятельности сект и вообще ужесточить цензуру.

Если уж действительно идут новые, антихристовы, гонения на нас, то мы должны, подобно грекам, вцепиться в демократические слова, принципы, параграфы. И вместо того, чтобы твердить: «Мы большинство, и потому требуем запретить…», пора учиться говорить в другой интонации: «Мы меньшинство, и потому просим уважать наши права и не обижать маленьких».

И еще о Греции и проблеме ИНН. О жизни в Греции очень удобно врать - далеко она, Греция, и язык там неславянский – поди проверь! И потому можно выращивать под солнцем Эллады самую развесистую клюкву: мол, «при фотографировании нового греческого электронного паспорта-карточки в инфракрасных лучах на нем проступает число 666 и изображение некоего омерзительного чудовища – сатаны»568 (не знаю, где найти источник инфракрасного излучения, а греческий паспорт в Москве наверняка есть у наместника афонского подворья; спрошенные же греки (православные) смеются, когда им рассказываешь об этой байке). Самая же распространенная иннэнистская ложь о Греции – это тезис о том, что Элладская Церковь тоже выступила против «нумерации» граждан. «Элладская Православная Церковь осудила принудительное навязывание ИНН с антихристовым кодом и отказалась от его принятия»569.