Так уже было на исходе XVII века. Тогда реформы патриарха Никона – при всей их малообоснованности, непродуманности, спешке и жестокости – промыслительно спасли Россию и Православие. Реформы Никона вызвали раскол в Церкви. Из патриаршей, реформированной Церкви в итоге вышли не только многие люди, по своей простоте отождествлявшие подробности обряда с сутью христианства, но и люди, которые в дореформенную эпоху во многом определяли интеллектуальный “климат” в Церкви. Протопоп Аввакум отнюдь не «неграмотный сельский батюшка». Настоятель кремлевского собора, человек, собиравший вокруг себя лучшие богословствующие умы своего времени, он мог – при ином ходе событий – свое мироощущение передать всей Церкви и всему Кремлю. Что было бы в этом случае с Россией и с Церковью? Если бы Аввакуму удалось победить Никона, то – по естественным законам психологии – для нескольких поколений была бы табуирована сама мысль о любых реформах в укладе жизни православной России. Упал бы “кадильный занавес” между Россией и Европой.

Самоизоляция России была бы не слишком страшна, если бы речь шла о тринадцатом или четырнадцатом веках. Но на пороге XVIII века она стала бы губительной. Начиналась эра состязания технологий. Теперь судьбу сражений и стран решали уже не число сабель и не толщина крепостных стен. Качество пороха и пушек, маневренность кораблей и точность инженерно-саперных расчетов предопределяли исход войн. Овладеть военными технологиями без заимствования технологий промышленных нельзя. Овладеть промышленными технологиями без овладения технологиями научными невозможно. Научные же технологии требуют принятия очень многих особенностей мышления, поведения, ценностных ориентаций, в том числе и таких, которые были довольно-таки непривычны для уклада Московской Руси.

И были бы они встречены Аввакумовыми причитаниями: «Ох, ох, бедная Русь, чево тебе захотелося немецких поступков и обычаев!»722. И следовала бы эта “бедная Русь” примеру своего верховного нравоучителя и похвалялась бы своей интеллектуальной нетронутостью: “Да вси святии нас научают, яко риторство и философство – внешняя блядь, свойствена огню негасимому... Аз есмь ни ритор, ни философ, дидаскальства и логофетства неискусен, простец человек и зело исполнен неведения” 723. Напомню, что в те времена слово «философия» вбирало в себя все небогословские науки – в том числе и естествознание.

Встал бы затем царь Петр на путь реформ – и ему пришлось бы встретиться с дружным сопротивлением всей Русской Церкви, “воспитанной” на Аввакуме. И тут одно из двух: или Петр сломал бы хребет Русской Церкви (а у него были планы введения лютеранства на Руси), или церковная оппозиция сломала бы шею Петру и его реформам. И тогда через несколько десятилетий пришлось бы выбирать, какой колонией: шведской, польской или турецкой – стать Московии к исходу XVIII столетия. И соответствующая вера была бы насаждена вместо Православия в этой колонии.

Но раскол привел к тому, что из Церкви “вытек” аввакумовский дух. Приехали киевские риторы и философы и “заменили” Аввакума. Они привезли с собой дух Запада, дух схоластики и светскости. Интеллектуальная жизнь Русской Церкви стала разнообразнее и даже противоречивее (в столкновениях западного духа и духа святоотеческого). Но в итоге петровские реформы в самой Церкви нашли себе сторонников (святителей Митрофана Воронежского и Димитрия Ростовского, , митрополита Рязанского и Муромского Стефана (Яворского), архиепископа Новгородского Феофана [Прокоповича]). Война Петра с церковным укладом не оказалась тотальной. В Церкви нашлись силы, поддержавшие и его реформы, и преображение Руси в новую, имперскую Россию. Россия выжила в катаклизмах XVIII века, не разорвав свою связь с Православием. И уже в XIX веке она исцелила большую часть тех ран, что были нанесены ее церковной жизни петровскими реформами.

Сегодня вновь “дух старообрядчества” сгущается в Церкви. По поводу Интернета зубоскалят: «Интертенета». При слове «компьютер» сразу ассоциации: «зверь», построенный в Брюсселе, и «метка антихриста». И опять та же готовность принести в жертву сплетням и предрассудкам будущее своей страны, своих детей, своей Церкви724.

К Интернету я сам относился с предубеждением, – как это «принято» в церковном обиходе. Но вот однажды в беседе со мною один православный человек, который профессионально работает в мире компьютеров, упомянул об Интернете. Я выдал парочку дежурных «благочестивых» фраз по поводу связи Интернета и антихриста. А мой собеседник спокойно заметил, что если уж и ставить Интернет в связь с перспективой воцарения антихриста, то как раз с обратным знаком. Интернет может стать для православных отдушиной и средством борьбы против антихристовой пропаганды. Ведь Интернет по сути своей не подвержен цензуре. С этим связаны и его проблемы (бесконтрольное распространение электронного порно, а также сектантских идей, причем с самой глубокой и беспардонно-кощунственной, нередко открыто сатанинской критикой в адрес христианства), но эта же его неподцензурность и анонимность может дать возможность православным разъяснять свои взгляды на происходящее в условиях, когда телеканалы, школы, типографии и газеты жестко контролируются недругами Церкви. В США Интернет уже стал одним из самых эффективных способов проповеди Православия и, в частности, полемики с протестантизмом725.

Дело не в той грязи, которая есть в Интернете. Дело в том “климате”, который сам человек поддерживает в своей душе. Биологи знают т. н. «Закон Кеннона»: Постоянство внутренней среды есть условие свободной жизни. Теплокровное животное более независимо от перепадов температур во внешней среде. Но так же и в аскетике, так и при контактах в Интернете: чистому все чисто, а свинья везде грязи найдет: хоть в виртуальной реальности, хоть в обычной. В виртуальную реальность надо заходить, но не жить в ней. Надо ею пользоваться, но не жить в ней.

Только что упомянутая виртуальная реальность – еще один иероглиф-страшилка для некоторых православных листовок. Что это такое? Человек погружается в мир, моделируемый компьютером, его мысли и чувства работают с теми образами, которые подсказывает ему машина. Опасно? Да, тут можно заиграться! Может оказаться так, что ощущения, приобретенные в виртуальном мире, покажутся более острыми, более реальными и более желанными, чем те, которые человек испытывает в повседневном быту. Но вновь скажу: извратить можно что угодно. Хирургическим инструментом делают аборты. Но это же не основание для того, чтобы осудить вообще всю хирургию и потребовать перековать скальпели на кадила.

Без виртуальных миров сегодня невозможно обучение людей многих профессий. Летчики, космонавты, подводники проходят обучение на сложных компьютерных тренажерах. Сегодня у русской авиации нет денег на топливо. У ракетчиков нет денег на реальные стрельбы. И что же будет, если Отдел по взаимодействию с армией Московской Патриархии вдруг послушается «ультраправославных» борцов с компьютерами726, а Генштаб прислушается к советам своих церковных собеседников? Стараниями православных радикалов будет окончательно загублена русская военная мощь…

Вообще, любая культура – это виртуальная игра с искусственными образами727. Чтение любой книги перемещает человека из мира повседневности в мир иных имен, иных сюжетов, иных проблем, тревог и радостей. Даже наше богослужение (которое отнюдь не сводится к своей «культурно-символической» стороне, но, несомненно, эту сторону все же имеет) включает в себя этот момент отстранения человека от его обиходных мыслей и чувств и перенесения его в тот мир, где «днесь Иисус грядет во Иерусалим».

И существует опасность заиграться во вторичной реальности культуры, забыть, что она, эта реальность, не первична. Существует опасность увлечься собиранием и сопоставлением оттенков палитры, особенностей композиции – и через поглощенность эстетическим забыть об этическом. Протоиерей Георгий Флоровский еще до изобретения компьютера назвал эту опасность «ересью эстетизма».

Человек всегда переоценивал создание своих собственных рук – творил идолов. В виртуальном мире нет новых грехов. Все – старое. Человек не хочет выходить из виртуальной реальности в реальный мир? Но что же в этой страстной плененности нового? Да разве мечта об «Анне на шее» не была той же самой страстью, той же самой чрезмерной поглощенностью человека совершенно измышленным миром? Разве не в виртуальной реальности живет карьерист (даже карьерист церковный, мечтающий о «кресте с украшениями»)?

Это проявление самого банального язычества: поклонение твари вместо Творца. И не важно, что будет этой тварью: идол, орден, деньги, людская слава или же иная «виртуальная реальность»... Но ведь из того, что тварь может нас прельстить, никак не следует, что творение Божие надо возненавидеть или уничтожить. Надо просто научиться правильно им пользоваться. Из того факта, что идола можно сотворить из чего угодно, никак не следует, что мы должны создавать вокруг себя пустыню, уничтожая все, что может – гипотетически – стать идолом. В конце концов борьба с идолами сама может стать “идолом”, когда человек борьбу “против” делает смыслом своей жизни.