По просьбе мирских, и князей, и богатых

Священного сана тому, кто не должен

И кто не достоин быть пастырем в Церкви?

Поистине, нет никого в наше время

Из всех их, кто чистое сердце имел бы,

Кого бы не мучила совесть за это,

Ведь он непременно соделал что-либо

Одно из того, о чем сказано выше…

Так будет и с нами служащими в церкви,

Берущими смело церковные деньги

Для собственых нужд, для родных и знакомых,

Совсем не заботясь о бедных и нищих,

Дома возводящими, бани и башни,

Обители, замки. Так будет со всеми.

Кто копит приданное, свадьбы играют,

А церкви свои совершенно не любят,

Совсем не заботясь о них и не помня.

На долгое время от них отлучаясь,

Живем мы в других государствах и странах,

А жен своих вдовами мы оставляем,

Не помня о них и совсем не заботясь.

Иные из нас остаются на месте,

Но не из любви к прихожанам и храму,

А только что б жить от богатых доходов,

Их тратя на всякое злое распутство

А кто же из нас, иереев, стремится

Спасти свою душу, Христову невесту?

Хотя бы одного среди нас покажи мне –

Я буду и этим, поверь мне, доволен!

Но горе всем нам – иереям, монахам,

Епископам, клирикам века седьмого.

И если бы где-то такой оказался,

Кто мал пред людьми, но велик перед Богом,

Кто, познанный Богом, к страстям не снисходит,

Его, как злодея, всегда изгоняем

Из нашей среды и из наших собраний,

Подобно тому, как Христа отлучили

От Храма начальники, архиереи»806.

В том же столетии, столетии крещения Руси болгарский книжник поп Косьма (970 г.) объясняет, отчего так неостановима богомильская ересь: “Откуду бо исходят волци сии, злии пси, еретическая учения? Не от лености ли и грубости пастушьскы?” 807 О. Косьма признает правоту богомилов, обвиняющих православное духовенство в лености, пьянстве и казнокрадстве… «Послушайте, пастушеские старейшины, не почивайте, не крыйте бисера Господня в пьянстве».

За пределами Византии не лучше. Например, в XIII веке парижский епископ Гийом д'Овернь говорит о том, что одичание Церкви стало таково, что всякий, узревший его, повергается в оцепенение и ужас: “То уже не невеста, то чудовище, ужасающе безобразное и свирепое”808.

А митрополит Владимирский святитель Серапион своей православной пастве адресует отнюдь не ласкающие слова: “Даже язычники, закона Божия не ведая, не убивают единоверцев своих, не грабят, не обвиняют напрасно, не клевещут, не крадут, не зарятся на чужое; никакой язычник не продаст своего брата, а если кого постигает беда, то искупят его и в нужде его помогут ему, и найденное на торгу всем покажут. Мы же считаем себя православными, крещены во имя Божие и заповеди Его слышали, но всегда неправды исполнены, и зависти, и немилосердия. Братьев своих грабим, неверным их продаем; если б могли, доносами, завистью съели бы друг друга, но Бог нас охраняет. Вельможа или простой человек – каждый добычи желает, ищет, как бы обидеть кого. Окаянный, кого поедаешь?”809

Поздневизантийские канонические памятники рисуют весьма безотрадную картину церковных беззаконий: В XIV веке Матфей Властарь сокрушается: «Здесь уместно было бы возопить: аще беззакония назриши, Господи, Господи, кто постоит, ибо кто принимает управление честным домом, или какое бы то ни было служение в Церкви, или делается клириком, или получает монастырь в управление без некоторого даяния? А если всех сих, – и дающих, и принимающих беззаконно, – священные правила подвергают крайним наказаниям, то какая надежда спасения нам, не отступающим от общения с ними»810.