Для христианства тело – храм души. И верим мы не только в бессмертие души, но и в воскресение всего человека. Потому и появились на Руси кладбища: семя бросается в землю, чтобы с новой космической весной взойти. По слову апостола Павла, тело – храм духа, живущего в нем, а, как мы помним, «и храм поруганный – все храм». И потому тела дорогих людей у христиан принято не бросать в огненную бездну, а класть в земляную постель...

Перед началом и в дни Великого Поста, перед тем, как мы сделаем первый шаг навстречу Пасхе, звучит под сводами храмов слово нашей любви ко всем тем, кто прежде нас шел дорогой жизни: «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих!». Это – молитва обо всех, ибо, по замечательному слову Анастасии Цветаевой, «тут только есть верующие и неверующие. Там – все верующие». Теперь они все видят то, во что мы только веруем, видят то, во что когда-то они же запрещали веровать нам. И, значит, для всех них наше молитвенное воздыхание будет драгоценным даром.

Дело в том, что человек умирает не весь. В конце концов еще Платон спрашивал: почему, если душа всю жизнь борется с телом, то с гибелью своего врага она должна сама исчезнуть?

Душа пользуется телом (в том числе и мозгом и сердцем) – как музыкант пользуется своим инструментом. Если струна порвалась – мы уже не слышим музыки. Но это еще не основание утверждать, что умер сам музыкант.

Люди скорбят, умирая или провожая умерших, – но это не есть свидетельство о том, что за дверью смерти только скорбь или пустота. Спросите ребенка в утробе матери – желает ли он выходить оттуда? Попробуйте описать ему внешний мир – не через утверждение того, что там есть (ибо это будут реалии, незнакомые ребенку), а через отрицание того, что питает его в материнском чреве. Что же удивляться, что дети плача и протестуя приходят в наш мир? Но не таковы ли скорбь и плач уходящих?

Лишь бы рождение не сопровождалось родовой травмой. Лишь бы дни подготовки к рождению не были отравлены. Лишь бы не родиться в будущую жизнь «из-вергом».

Мы вообще, к сожалению, бессмертны. Мы обречены на вечность и на воскрешение. И как бы нам ни хотелось прекратить свое существование и не нести наши грехи на Суд – вневременная основа нашей личности не может быть просто унесена ветром времени...

«Хорошие новости из Иерусалима» состояли в том, что качество этого нашего приснобытия может стать иным, радостным, бес-судным («Слушающий слово Мое и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь» – Ин. 5,24).

Или непонятно, что такое душа? Есть ли она? Что это такое? – Душа – это то, что болит у человека, когда все тело здорово. Ведь говорим же мы (и ощущаем), что не мозг болит, не сердечная мышца – душа болит. И напротив – бывает, что при муке и скорби что-то в нас радуется и чисто поет (так бывает с мучениками).

«Смерти нет – это всем известно. Повторять это стало пресно. А что есть – пусть расскажут мне...» – просила Анна Ахматова.

О том, «что есть», и говорят родительские субботы, восходящие к празднику Успения.

Праздник... Но это ведь день кончины Богоматери. Почему же – праздник? А потому, что смерть не есть единственный способ кончины.

Успение – антоним смерти. Это прежде всего – не-смерть. Два этих слова, различающихся в языке любого христианского народа, означают радикально противоположные исходы человеческой жизни. Взращивает человек в себе семена любви, добра, веры, всерьез относится к своей душе – и его жизненный путь венчается успением. Если же разрушение он нес себе и окружающему миру, раной за раной уязвлял свою душу, а грязь из нее, неухоженной и заросшей, выплескивал вовне – конечный, смертный распад завершит его прижизненное затухание.

Отныне (в смысле – со времени воскресения Христа) образ нашего бессмертия зависит от образа нашей любви. «Человек поступает туда, где ум имеет свою цель и любимое им», – говорил преподобный Макарий Египетский.