(30) «Седьмой день», в отличие от всех предыдущих, не завершен традиционной заставкой: «и был вечер, и было утро...». Этот «день» еще не закончился. В христианском понимании – это «день» человеческой истории охватывает время от создания человека до конца света. Шесть дней творения – это шесть предшествующих эпох становления мира, в котором еще не было человека. Седьмой день – это время человеческой истории и человеческого творчества. «Восьмой день» – это День Пришествия, день всеобщего Воскресения и Суда, День невечернего Царствия Божия.

(31) И благословил Бог седьмой день, и освятил его (32), ибо в оный почил от всех дел Своихlxvii, которые Бог творил и созидал. (Быт. 2.3)

(31) Такое завершение Моисеем рассказа о творении мира было призвано пояснить установление субботнего дня покоя для Израиля. Четвертая из Десяти Заповедей гласит: «Помни день субботний, чтобы святить его; шесть дней работай и делай [в них] всякие дела твои, а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему... Ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них, а в день седьмой почил...» (Исх. 20,8-11). По вопросу о том, должно ли соблюдаться празднование субботы, среди христиан существуют разные мнения. Католики и большинство протестантов полагают, что празднование ветхозаветной субботы перешло на воскресенье. Адвентисты седьмого дня считают, что римская Церковь не имела полномочий отменять Божественную заповедь и вместо субботы отмечать воскресенье (а потому сами адвентисты празднуют именно субботу). Наконец, православные считают праздничными оба дня: и субботу, и воскресенье. В православном богослужебном календаре до сих пор суббота считается седьмым, последним днем недели. Воскресенье же оказывается первым днем недели или... восьмым. Воскресенье – это время совершения пасхальной Литургии, то есть, время причастия к Богу. Причастие к Богу есть причастие к Вечности, и, таким образом, по богослужебной символике, воскресенье выходит за рамки времени и соединяется как с тем самым «днем единым», что стоит у истоков времен, так и с тем «днем восьмым», который возвестит пришествие Царства Божия на землю в конце времен.

(32) Прекратилось Божественное творчество «из ничего», из небытия. Но не прекратилось Божественное участие в делах мира. Отныне Бог для мира уже не столько Творец, сколько Промыслитель, Спаситель. Нигде в Библии мы не видим, что Бог покинул Свое творение. Напротив, Христос говорит: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин.5,17).

Одна из самых важных в этом повествовании подробностей: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт.1,31). Дело в том, что без этого свидетельства Шестоднева невозможно понимание самой сути Евангелия: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного» (Ин. 3,16)... Значит, мир настолько действителен, значит, человек настолько ценен, что заслуживает Божьей любви и заботы. И если цена, уплачиваемая за сохранение мира и человека в бытии, столь высока – Распятие Сына Божьего – то каково же было происхождение мироздания и почему столь драгоценно оно в глазах Абсолюта?

Чтобы спасение мира Богом было понятным – нужно было помнить, что мир – не чужой Богу. Шестоднев дает оправдание космоса (космодицею): быть другим, чем Бог – это не грех. Быть материальным – это не грех и не порок. Для очень многих философских и религиозных систем возникновение материального мира, мира многообразного и внутренне расчлененного – это следствие чьего-то падения. Для Библии это, напротив, свободный дар Творца. И потому пришедший Спаситель сможет сказать, что Он пришел не вырвать души из плена незнания и прельщенности материальным миром, но «Я всего человека исцелил» (Ин. 7.23).

Не материя – источник зла и смерти в мире. «Не из праха выходит горе и не из земли вырастает беда» (Иов. 5,6). Это для Платона тело – «темница души», а для апостола Павла, верного традиции Моисея, тело – это храм духа (1 Кор. 6,9). И вот, оказывается, что само тело человека – слеплено руками Творца (см.: Быт. 2,7). Так Шестоднев Моисея дает фон, необходимый для понимания Евангелия.

Создание человека

Человек создается в конце «шестого дня» – в его предрассветные часы. «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они... над всею землею. И сотворил Бог человека по образу Своему.., мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею» (Быт. 1,26-28).

В предыдущие дни творения образ действий Творца проще: «И сказал Бог... И стало так... И был вечер, и было утро, день...». Но настает очередь человека – и мы не встречаем Божьего повеления: «да будет человек!». Перед тем, как сказать о творении человека, появляется неожиданный стих, говорящий о том, что думает Бог о человеке. Как будто какое-то внутреннее действие происходит в Самом Боге, какой-то внутренний совет, который разрешается итогом: «Сотворим». Библейское повествование как бы сбивается с ритма и замирает. Об этом эпизоде библейского рассказа говорят как о «творческой паузе».

Мир, каким он был до появления человека, был монологичен, в нем не было ничего, что не зависело бы от воли Творца. Но тот образ, который Творец хочет от Себя дать человеку, включает в себя свободу. Это означает, что в мире появляется бытие, не зависящее от Бога. Бог ограничивает свое всемогущество, создавая в бытии такую сферу, куда Он сам не может войти без стука («Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною.» – Откр. 3,20). Теперь в мир входит вся непредсказуемость личностного и любящего диалога.

Своей рукой Бог создал в мире островок, в котором он отказывается править непосредственно, у дверей которого Его воля замирает в ожидании, когда ее туда допустит человек.

Еще греческие софисты любили оттачивать логику своих учеников на загадке всемогущества Божия. «Если Бог всемогущ, – спрашивали они, – то может ли Он сотворить такой камень, который Он был бы не в силах поднять?» Вопрошаемый, понятно, становился в тупик: если всемогущ – то может сотворить, а, следовательно, этот камень он не сможет поднять: если же по всемогуществу своему Бог может поднять все – то он опять же не сможет сотворить камень с требуемыми свойствами.

Христианское богословие, вспомнив об этой загадке, ответило на нее однозначно: да, Бог может сотворить такое бытие, и Он его уже сотворил. Это – человек. Все может Бог, кроме одного: спасти человека, который сам того не желает. «Бог становится бессильным перед человеческой свободой» (Владимир Лосский).