Нас оклеветали. О нашей Церкви сказали, что она «удовлетворяет религиозные потребности верующих». Это неправда: призвание Церкви – пробуждать эти потребности, пробуждать жажду Бога. И уже после причастия молится священник: «сподоби нас истее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего!»

Митрополит Сурожский Антоний рассказывал, – его путь к вере начался со скучнейшей лекции одного очень известного православного богослова. Возмущение преподанным изложением христианства было столь велико, что он решил сравнить эти рассказы с самим Евангелием. И Евангелие перевернуло его душу, совсем было прибитую к земле проповедью священника. Сейчас, уже на старости лет, митрополит Антоний полностью согласен с тем, что говорил ему тогда пожилой священник. Хотя по сути все было правдой в той проповеди – в ней не было ничего, что могло бы зажечь душу пятнадцатилетнего мальчишки...

А все эти разговоры политиков и публицистов о «возвращении к истокам», не слишком ли вразрез они идут с опытом родившейся веры. И не мешают ли эти разговоры родиться вере в душах, по закону юности рвущихся вперед, а не назад?!

Еще печальней – когда молодая душа, оказывается в приходе одна среди множества пожилых людей и перенимает свойственный им способ церковной жизни, их суждения о том, что значит «быть христианином» (я говорю не о духовном учительстве у старцев, а о гораздо более распространенной учебе «у бабушек»).

Я помню девушку, которая подошла к одной усердной прихожанке и спросила почти евангельскими словами: «Что мне делать, чтобы придти к Богу?» А в ответ услышала: «Ты, доченька, пойди вон туда, купи три свечки, крестик, цепочку и оформись на крестины»... Слишком часто человек приходит к храму, стремясь найти Бога, а ему рассказывают, как надо ставить свечку...

Все же дай Бог, чтобы мы подлинно научились отвечать на подобные вопросы.

По сути детское и юношеское восприятие Евангелия очень близко древнерусскому. Для Руси Изначальной характерно было эстетически-литургическое восприятие религиозной жизни, отличающееся от более философского характера веры греков. Первая русская летопись говорит, что сам выбор Православия на Руси был основан на эстетически-литургическом восхищении красотой Службы в храме святой Софии в Константинополе. Примечательно, что само слово, которым переводится греческое «ортодоксия» на славянский язык, не «правомыслие» или «правоверие», но «право-славие». Славо-словие есть высшая ступень молитвы, полнота ее, когда человек уже не просит чего-то у Бога, но, видя Его своей душой, чисто и бескорыстно славит Его «от избытка сердца».

Этот дар Право-славия, дар славо-словия есть у юного сердца. Разве не право-славно детское восприятие Литургии? Как и сердца послов князя Владимира, детское сердце видит в Литургии то, что видели в ней на высотах духа святые отцы: небо на земле.

«...Приидите, поклонимся, приидите поклонимся, ...Благослови душе моя, Господа, – слышу я, меж тем, как священник, тихо ходя по церкви, безмолвно наполняет ее клубами кадильного благоухания, поклоняясь иконам, и у меня застилает глаза слезами, ибо я уже твердо знаю теперь, что прекраснее и выше всего этого нет и не может быть ничего на земле, что если бы даже и правду говорил Глебочка, утверждающий со слов некоторых плохо бритых учеников старших классов, что Бога нет, все равно нет ничего в мире лучше того, что я чувствую сейчас, слушая эти возгласы и песнопения и глядя на красные огоньки перед тускло-золотой стеной иконостаса...» Так вспоминает Бунин, и уже из эмиграции и из старости оглядываясь, признается: «Нет, никогда не плакал я в готическом соборе так, как в церковке Воздвижения в эти темные и тихие вечера».

Грехи, хоть и ранят, но еще не тяжелят юношескую душу. И покаянная молитва здесь так легко и естественно возвращается к славословию. Житейские же заботы еще не заставляют молиться о себе. И вот та молитва – молитва право-славная – к которой так тяжело идти в поздние годы, которая как высший дар дается зрелым подвижникам – эта молитва как-то естественно струится из детской и юношеской груди. Недаром же преп. Макарий Египетский говорит, что прежде чем человек ступит на путь подвига, Господь дает ему некий «залог будущих благ», чтобы он знал, зачем и за что он борется, не по словам, а по сердечному извещению знал, зачем Господь и Церковь побуждают его вновь и вновь вставать и идти вперед.

«Однажды после причащения пришли ко мне 2 юноши, лет уже 16-17. Чистые, красивые. Постучались. Впустил. – Что вы пришли, – спрашиваю. – Та-ак!. – Сели. Молчим. Они сидят тихие. – Ну, как себя чувствуете? – спрашиваю. – Хорошо-о! – отвечает один. – Другой добавил: «Будто на Пасху». Еще помолчали. И мне было радостно сидеть с ними. Потом один говорит задумчиво: И подумать только: за что Бог дал эту радость!.. Только за то, что мы исповедались... Посидели и ушли, а у меня осталось впечатление, будто у меня были настоящие ангелы». Это – из воспоминаний митрополита Вениамина (Федченкова).

Если эта радость поздно настигла нас – пусть она раньше встретится хотя бы нашим детям. А у нас с вами есть другая радость, хотя и не изначальная, но не менее подлинная. Это – «Радость, ведомая тем, кто спасся от смерти, к кому вернулась любовь и тем, чьи беззакония покрыты»5.

Если бы директором был я