Грехом же Хама было не созерцание как таковой наготы. Нет – это был грех против святыни жизни. Для Ветхого Завета характерно чрезвычайно благоговейное отношение к браку, зачатию и деторождению. Некоторые обряды предписывали совместное омовение и, значит, обнаженность людей (даже в Храме). Хам же, видя чресла отца, посмеялся над источником своей собственной жизни.

Непочитание отца и матери для библейского восприятия – это не просто нарушение одной из заповедей, не просто неэтичное поведение. Это – надругательство над самой тайной жизни человека, а, значит, в конечном счете, и над подателем всякой жизни – над Богом. Поведение Хама – богохульно.

«Хамство» же есть в той или иной форме поругание святыни, профанация. Хамство не только ругань. Отпрысками Хама показали себя, например, журналисты, которые при начале строительства Храма Христа Спасителя в Москве утверждали, что питание россиян недостаточно разнообразно и изобильно, чтобы можно было позволить строить Храм. Народу, который считает, что Храм можно строить только от избытка, только от сытой жизни, Храм действительно не нужен. Ему нужно только стойло.

Детей Хама – «хамитов» – Бог определил быть в рабстве у более благоговейных сыновей Ноя. И все же история с Хамом была тревожной: едва выйдя из ковчега спасения, люди вновь разделились. Две силы вновь начали действовать в истории человечества. Значит, Богу вновь надо будет защищать Своих детей от вселенского хамства.

Вавилонская башня

В этой перспективе для библейского повествования вполне органичен рассказ о разрушении Вавилонской башни.

Образ Вавилонской башни прочно вошел в нашу речь. «Вавилонским столпотворением» называется бестолковщина, бессмысленная и безрезультатная суета. (Само слово «столпотворение», кстати – церковнославянское словосочетание, означающее «создание башни»). Этим образом люди пользуются уже более трех тысяч лет – со времен Моисея. Время же самого этого события точно определить нельзя – оно теряется на самой грани известной истории человечества. Сама же Библия ко времени Вавилонского столпотворения возводит разделение людей на народы («языки») и утрату единого языка человечества.

Разделение людей на разноговорящие племена – беда это или милость Божия? Свой ответ на этот вопрос и дает этот отрывок из книги Бытия.

Для библейского рассказчика, строители Вавилонской башни «двинулись с востока». Скорее, они двинулись на восток: от Армении, где первоначально поселились потомки Ноя, к Междуречью (в «долину Сеннаар» – Быт. 11,2). Поскольку же для палестинца и Армения, и Междуречье находятся на северо-востоке, книга Бытия говорит о движении «с востока».

Цель их движения в греческом и русском переводах Библии определяется так: «построим башню, высотою до небес,lxxiii и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли» (Быт. 11,4). Однако масоретский (современный еврейский) текст Библии говорит не «прежде чем», но – «чтобы не». Итак, строительство башни должно было помешать расселению послепотопного человечества по земле.

Судя по всему, сеннаарские строители были объединены вокруг потомков Хама (именно внук Хама Нимрод выступает в предыдущей главе книги Бытия как главный строитель городов и как владыка Вавилона – Быт. 10,10-12).

Поскольку именно потомкам Хама грозило наказание за грех их отца, перспектива «расселения» и ухода с обжитых и плодородных земель в неизвестность и последующее рабство воспринималась ими с тревогой. Чтобы этого избежать – они решили объединить всех людей вокруг себя (и по сути – под своей властью), и для этого предложили начать небывалую стройку.

Низшее грозило лишить будущего высшее. На земле установилось бы «единомыслие зла» (Прем. 10,5) (церковно-славянский перевод: «единомыслие лукавства»).

С точки зрения исторической, при осуществлении замысла строителей Вавилонской башни и сохранении единого языка для всего человечества на неопределенное время задержалось бы становление многообразия в мире человеческой культуры: люди еще надолго сохранили бы унифицированный образ речи, а значит, и мысли, и поведения. Это резко бы сузило возможный спектр духовных и иных поисков. На много поколений вперед человеческое общество осталось бы одним и тем же и не могло бы испытывать иных возможностей речи о мире, значит, понимания мира и жизни в мире.