До пришествия Христова, до того, как Он соединил в Себе Бога и человека, для нас был закрыт путь в Царство Небесное. С грехопадения первых людей в структуре мироздания произошла подвижка, которая перервала животворящую связь людей и Бога. Даже в смерти праведник не соединялся с Богом.

Состояние, в котором пребывала душа умерших, в древнееврейском языке обозначается словом «Шеол» – безвидное место, сумеречное и без-образное место в котором ничего не видно (Иов. 10,21-22). Это скорее состояние тяжкого и бесцельного сна (Иов. 14,12), чем место каких-то конкретных мучений. Это «царство теней», эта мнимость в своем мареве скрывала людей от Бога. Древнейшие ветхозаветные книги не знают идеи посмертной награды, не ожидают рая.

В связи с этим в атеистической литературе встречается утверждение, что здесь пролегает непроходимая пропасть между Ветхим и Новым Заветом: новозаветная ориентация на бессмертие души не находит подтверждения в Ветхом Завете и противоречит ему. Тем самым в очень существенном пункте единство Библии ставится под сомнение.

Да, Экклезиаст без всякой надежды вглядывается в пределы человеческой жизни. Псалмопевец Давид с плачем размышляет о скоромимоходящести человеческой жизни: «человек яко трава, дни его яко цвет сельный, так оцвете, яко дух пройдет в нем и не будет» (Пс. 102,15)... И Иов вопрошает, очевидно, не ожидая ответа: «Когда умрет человек, то будет ли он жить опять?» (Иов.14.14).

Да, ветхозаветным людям не было ясно открыто наличие жизни и после жизни. Они могли предчувствовать, жаждать этого – но явно им ничего не было сказано. Ведь говорить, что за смертью их ждет жизнь в Боге, Царство Небесное – значило утешать их и обнадеживать, но ценой обмана. Ибо до Христа Оно еще не могло вобрать в себя мир, и никто из мира не мог вместить его в себя. Но и говорить людям Ветхого Завета правду о Шеоле – значило провоцировать в них приступы безысходного отчаяния или надрывного эпикурейства: «станем есть и пить, ибо завтра умрем!».

И вот пришло время, когда надежды, казалось бы обманутые, все же оправдались, когда исполнилось пророчество Исаии: «На живущих в стране тени смертной свет воссияет» (Ис. 9,2). Ад обманулся: он думал принять свою законную дань – человека, смертного сына смертного отца, он приготовился встречать назаретского плотника Иисуса, который обещал людям Новое царство, а сейчас и сам окажется во власти древнего царства тьмы – но ад вдруг обнаруживает, что в него вошел не просто человек, а – Бог. В обитель смерти вошла Жизнь, в средоточие тьмы – Отец света.

Впрочем, и смысл, и событийное настроение Пасхи нам не удастся передать лучше, чем это сделал святитель Иоанн Златоуст: «Пусть никто не рыдает о своем убожестве, ибо явилось общее Царство. Пусть никто не оплакивает грехов, ибо воссияло прощение из гроба. Пусть никто не боится смерти, ибо освободила нас Спасова смерть. Воскрес Христос и Жизнь пребывает. Воскрес Христос и мертвый ни един во гробе!».

Свой «пришел к своим» (Ин. 1,11). Кто эти «свои»? Святые цари и пророки, праведники Ветхого Израиля? – Да.

Но что говорит Златоуст? Разве говорит он – «ни единого иудея во гробе» (в духовном гробе, в Шеоле)? Нет – вообще «мертвый ни един».

Знали ли русские иконописцы, что древнейшие православные святые считали «христианами до Христа» праведных язычников философов? «Сократ и Гераклит и им подобные, которые жили согласно с Логосом (Словом), суть христиане» (святой Иустин Мученик).

Все те, кто искал Единого Бога и во имя Его подавал своему ближнему «хоть чашу холодной воды», чья совесть вела к служению Богу и добру – все они искали именно Христа (еще не зная Его имени) и их искания вряд ли остались без Христовой награды. Так считали древнейшие отцы Церкви, и даже во время, когда язычество было еще сильно, они не боялись узнавать правду в ее формально нехристианских облачениях – и воцерковлять ее.

Нехристианские мыслители (если они учили добру) почитались неправомочными обладателями не им принадлежащей истины, а сама Истина почиталась Единой и предугадываемой всеми духовно ищущими людьми. И потому – как Моисей приказал еврейскому народу во время пасхального исхода забрать все золото из египетских домов (ибо оно было заработано евреями за столетия их рабства), так и христиане должны приносить в Церковь все лучшее; все духовное золото, наработанное человечеством вне церковной ограды, «под рабством закона».

Но еще и в «золотую осень» православного Средневековья, может быть и незнакомые с Иустином Мучеником, русские и молдавские иконописцы не стеснялись на фресках соборов писать лики дохристианских философов. Может, и на иконах Воскресения Христова они видели и писали не только ветхозаветных праведников, но и всех, заслуживших блаженство «алчбой и жаждой правды». Ведь, как писал апостол Павел, «Бог есть Спаситель всех человеков, а наипаче верных» (1 Тим. 4,10). Ведь Бог «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» ( 1 Тим. 2,3-4). Как само пришествие в мир Слова означает суд, состоящий в том, что то, что было от света – приняло Свет, потянулось к Нему и просветлилось, а те, чьи дела были злы, возненавидели Его (Ин. 3,19-21), – так не только в этическом, но и в познавательном плане обретение полноты Истины необходимо «судит» все остальные человеческие мнения. «Истинное Слово, когда Оно пришло, показало, что не все мнения и не все учения хороши, но одни худы, а другие хороши» (святой Иустин Мученик).

То, что казалось почти неразрешимым, равнодоказательным; что обладало, казалось бы, одинаковым достоинством полуистины-полулжи – при Свете Истины, воссиявшей в сумерках безблагодатного Богоискания, оказалось совсем не столь равнозначным. Усталая релятивистская мудрость дохристианского мира оказалась освещенной «Солнцем Правды» – Христом. И все сразу стало иным. «Все, что есть, то было; что было, то будет; ничто не ново под луною»... Согласен! Луна есть светило ночное, а ночью все кошки серы, но, ради Бога, господа, осмотритесь хорошенько: нет ли чего нового под солнцем? Я считаю, что по духу и сущности есть только две литературы: это литература до христианства и литература со времен христианства» (А.А. Бестужев )287.