– В Ваших словах это отличие выражено настойчивым повторением слова «прорваться».

Все же христианин не прорывается к Богу. Он выступает восприемником.

Существует радикальное различие храмовой архитектуры Востока и Запада. Готические храмы действительно – «взметнувшиеся ввысь», убегающие с земли. Совсем иное – громадный византийский купол, спускающийся на землю, сживающийся с ней. Не случайно готика возникает после раскола Церкви. Не случайно Герцен ехидно и, я думаю, небезосновательно заметил: «Западные храмы взметнулись ввысь, и своими шпилями, лишенными крестов, они словно колют небо, как бы мстя ему за пустоту своих алтарей». После раскола с православным Востоком на Западе рождается то, что Шпенглер позднее назовет «фаустовским духом». Дух мятежности и беспокойства.

Православие пришлось впору нашему народу, создало ощущение найденности, обретенности. В православной традиции Бог выходит на поиски человека. Зов Бога: «Адам, где ты?» – проходит через всю Библию. Мы – найденыши.

Аскетика, человеческое молитвенное делание, пост не есть нечто самодостаточное – это лишь средства для раскрытия себя перед Богом, входящим в нашу жизнь. А Он уже принесет Свои дары.

– А культура делает излишний акцент на усилии самого человека?

– Да, фаустовская, европейская культура.

– А как, в таком случае, Вы оцениваете сегодняшние антизападные настроения?

– Хорошо. Но не следует забывать, что это все-таки семейный спор. Россия принадлежит европейской культуре, и сегодняшний наш спор – это спор двух эпох западной культуры: эпохи суперпостмодерна современного Запада и того, чем Запад когда-то жил, и жил вместе с православной Россией.

То, что отстаивает Россия – классическая христианская система ценностей, классическая церковность, классическая семья. Мы – «старообрядцы Европы». Антизападная настроенность есть бунт людей, воспитанных на классической системе западных ценностей. И я очень надеюсь, что наш театр в этом смысле останется консерватором.

– Сегодня есть повод обсуждать противостояние Церкви и театра?

– Сегодня невозможно говорить о противостоянии Церкви и театра, так как сам театр очень многолик.

Я бы не советовал церковным проповедникам при беседе с современными актерами ограничиваться цитированием суждений древних святых отцов о театре. Это не формулы на все времена. Дело в том, что театр в эпоху поздней античности и средневековья был одним из главных оплотов языческой культуры. Вполне понятен гнев древних проповедников на какую-нибудь женщину, которая причащалась Христовой Крови, а потом шла в театр и изображала там богиню Минерву, падающую на колени перед Зевсом. В ту пору театр был слишком консервативен: он хранил языческую речь, когда уже настала пора христианской новизны...

И я бы хотел, чтобы инерционность, консервативность театра, которая когда-то сделала его врагом Церкви, сегодня помогла бы ему стать одним из хранителей христианской культуры.