Да, в некоторых книгах (в аскетических руководствах для монахов) проскальзывает то, что можно оценить как “дискриминацию” женщины в Церкви.

Но тут появляется повод заметить, сколь опасным может быть изучение религий только по книжкам. Если студенту дать задание сделать подборку высказываний Святых Отцов о женщине, то с помощью интернет-библиотек он быстренько наберет десятка два нужных цитат. И большинство из них будут весьма нелестными для женщин. Но такой исследователь ошибся бы, если бы предположил, что именно таково и есть учение Церкви.

Чтобы понять Церковь, надо в ней жить и ощущать неписаный «этос Православия».

Итак, представьте средневековый город. В нем есть два монастыря: мужской и женский. И вот в обеих обителях разыгрывается одна и та же сценка.

В мужском монастыре юный послушник подходит к игумену и говорит: «Отче, тут такое искушение у меня было… Я вчера работал на монастырском поле. А мимо такая девушка с коромыслом прошла. Я, грешным делом, загляделся на нее. А потом всю ночь уснуть не мог: помыслы блудные и мечтания одолевали…». Старец же говорит ему в ответ: «Да, от женщин нам, монахам, одни искушения. Ты бегай их, не засматривайся на них, не разговаривай с ними, не держи их образ в памяти. Помни: не может долго лежать сухая солома рядом с тлеющим углем! Женщины для нас – источник гибели и скверны!».

В женском монастыре в тот же вечер такая же беседа. Юная послушница подходит к старице и говорит: «Матушка, тут такое искушение у меня было… Я вчера пела в хоре. А в храм такой солдатик молодой зашел. Я, грешным делом, загляделась на него. А потом всю ночь уснуть не могла: помыслы блудные и мечтания одолевали…». Игуменья же молвит ей в ответ: «Да, от мужчин нам, монахиням, одни искушения. Ты бегай их, не засматривайся на них, не разговаривай с ними, не держи их образ в памяти. Помни: не может долго лежать сухая солома рядом с тлеющим углем! Мужчины для нас – источник гибели и скверны!».

Вполне понятная педагогика в обоих случаях. В аскетических наставлениях речь идет не о том, что женщина хуже мужчины (или наоборот), а о том, что у нормального человека всегда есть эротический интерес к противоположному полу. Старец обращается к своим послушникам, о которых ему хорошо известно, что они не евнухи, что у его юных послушников есть “основной инстинкт”. Естественно, что этот инстинкт у большинства из них ориентирован в нормальную сторону – на девушек. Поэтому старец и говорит: смотрите, уклоняйтесь от общения с молодыми девицами, чтобы не было повода никаким искушениям и мечтаниям. И если одна из первых, начальных задача монашества состоит в том, чтобы взять под контроль этот инстинкт, то, соответственно, в женских монастырях говорят “будьте осторожны при общении с юношами”; а в мужских – “будьте осторожны при общении с девушками”.

Этот аскетический принцип присутствует во всех религиях, где есть инициации или практика подвижничества. Буддистские тексты тут гораздо радикальнее христианских: “То же самое тело красавицы для трех существ разное: для собаки — это пища, для любовника — существо, для монаха — падаль”51.

А теперь вспомним, что общая особенность всей традиционной литературы во всех культурах, во всех странах, во всех веках состояла в том, что литература (как и политика, как и культура) была мужской. До нас почти не дошло свидетельств о духовной жизни и богословской мысли женщин-христианок. Нам известны лишь отдельные изречения так называемых амм (вот у нас мама, а в Египте амма: авва – это отец, а амма – мать). Мы знаем всего несколько их удивительных изречений. В основном же церковная литература прошлого – это литература мужская.

И поэтому советы мужчины-игумена тиражировались, а аналогичные советы игуменьи («аммы») оставались лишь в устном предании, не выходя за стены женской обители. Оттого у не-церковных книжников и создалось впечатление, будто Церковь что-то имеет против женщин как таковых.

В философию и догматику эти аскетические советы все же у христиан не переходили.

В качестве доказательства я хотел бы предложить сравнение двух текстов. Один принадлежит Будде.

“Взгляните на девушку в пору ее расцвета по 15-му или 16-му году. Не кажется ли эта сверкающая, ослепительная красота великолепной в эти мгновения? А между тем прекрасное, манящее и желанное в этой блестящей красоте и есть не что иное, как мучение телесности. Взгляните на то же существо в другую пору ее жизни, по 80-му году: всмотритесь, какая она разбитая, согбенная, иссохшая, на клюку опирающаяся, едва плетущаяся, бессильная, выцветшая, беззубая, облысевшая, с дрожащей головою, морщинистая, темными пятнами покрытая... Вот вам ничтожество телесности! А потом, братия, взгляните на ту же сестру недугующую, тяжко страждущую, загрязненную испражнениями, поднимаемую и обслуживаемую другими. А потом взгляните на тело той же сестры на одре смертном, через день, два, три после кончины ее, как оно вздулось, почернело, предалось тлению. А потом взгляните на скелет с обрывками мяса, залитый кровью, сдерживаемый связками... Ну, что же братья? Куда же делась та сияющая, прежняя красота? куда исчезла? и как сменилась жалким, безобразным претящим ничтожеством телесного? (Терагата,60)52.

Второй текст принадлежит свт. Иоанну Златоусту. Начинается он очень похоже: “Когда ты видишь женщину благообразную, веселую, воспламеняющую твои помыслы, то представь, что предмет твоего пожелания — земля, что воспламеняет тебя пепел — и душа твоя перестанет неистовствовать... Представь, что она изменилась, состарилась, заболела, что глаза ее впали, щеки опустились, весь прежний цвет поблек; подумай, чему ты удивляешься. Ты удивляешься грязи и пеплу, тебя воспламеняет пыль и прах”.