Не останавливается Блаватская перед ложью и когда принимается за переработку Нового Завета. “Когда в уста Иисуса вкладываются слова (“Матфей” 16,18): “и врата ада не одолеют ее”, то в подлиннике там стоит “врата смерти”»1248. Выдумывает создательница теософии. Ни в одной из греческих рукописей Евангелия от Матфея нет слова “tanatos”, но всюду стоит — “adеs”jjjjjjjjjjjjj.

Еще одна новость: оказывается, “Петр ничего не знал об искуплении”kkkkkkkkkkkkk. Из исследования текстов к такому выводу прийти просто невозможно. Хотя бы потому, что в первой же главе Первого послания ап. Петра говорится: “не тленным серебром или золотом искуплены (??????????) вы от суетной жизни, но драгоценною Кровию Христа” (1 Петр. 1,18-19). Блаватская смогла доказать, что это послание подложно, что оно не принадлежит Петру? Я не знаю, какие аргументы привела бы Блаватская, но, предположим даже, что это так. Но как быть в этом случае с Евангелием от Марка, которое, по единодушному мнению древнейших историографов, является записью именно петровых рассказов о Христе и при этом ясно исповедует спасительность Жертвы Христа?lllllllllllll И как быть с записями проповедей ап. Петра в новозаветной книге “Деяний апостолов” (например, 2,38 и 5,30-31)? Не проанализировав эти свидетельства, вряд ли можно с такой категоричностью утверждать, что ап. Петр “ничего не знал об искуплении”.

Вот еще характерный образец чтения Блаватской Нового Завета: “Ибо, если правда Господня умножится через мою ложь во славу Его, — почему тогда меня тоже должны судить как грешника?” — наивно спрашивает апостол Павел, лучший и искреннейший из всех апостолов. И затем он добавляет: “Давайте творить зло, чтобы добро могло придти” (Римл. 3,7-8). И этому признанию нас просят верить как истинно боговдохновенному!.. И за этими людьми следовала целая армия благочестивых убийц, которые тем временем улучшили систему обмана провозглашением, что даже убивать — законно, когда убийством можно утвердить новую религию”1249.

Текст, на который ссылается Блаватская, выглядит так: “Если же наша неправда открывает правду Божию, то что скажем? не будет ли Бог несправедлив, когда изъявляет гнев? — говорю по человеческому рассуждению. Никак. Ибо иначе как Богу судить мир? Ибо, если верность Божия возвышается моею неверностью к славе Божией, за что еще меня же судить, как грешника? И не делать ли нам зло, чтобы вышло добро, как некоторые злословят на нас и говорят, будто мы так учим? Праведен суд на таковых” (Римл 3, 5-8).

Итак, во-первых, ап. Павел специально говорит, что это рассуждение является всего лишь “человеческим”, а отнюдь не боговдохновенным. Это пересказ апостолом тех аргументов против его проповеди, которые он слышал. Сам же призыв “делать зло, чтобы вышло добро” Апостол называет злословием на христиан.

Апостолу нужно было объяснить своим слушателям тайну Голгофы. Распинатели Христа совершили великое преступление… Но по промыслу Бога из этого преступления (лжи, неправды), вышло величайшее благодеяние – спасение человечеству. Правда Божия (жертвенная Любовь Христа) явила себя в неправде человеческой и через нее…. Некоторые из слушателей примитивизировали проповедь апостола и говорили: раз тот грех жителей Иерусалима привел – по твоему слову - ко благу вселенной, то, значит вообще любой грех идет на пользу. Вот против этого вывода и выступает апостол Павел. В качестве параллельного места можно привести слова Христа: «надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит» (Мф. 18,7).

Эта диалектика апостола Павла и сложна и далеко не всеми приемлется (иудеи до сих пор видят в нем отступника и лжеца). Но видеть в этих размышлениях ап. Павла призыв типа “цель оправдывает средства” никак нельзя.

А вот пример не просто тенденциозного толкования, а уже прямого подлога Блаватской при обращении с библейскими текстами. Ей надо доказать, что Иисус был “Посвященным”. Она считает вполне удобным для этих целей перетолковать крик Христа на кресте: “Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?” (Мф. 27,46). Эти слова в Евангелии переданы на древнееврейском (иврите): “Эли, Эли! лама савахфани?”. Блаватская соглашается, что во всех рукописях без исключения это место читается именно так. И тут же говорит, что на самом деле Христос сказал другое: “Мой Бог, Мой Бог, как ты прославил меня!”. С помощью совершенно невразумительной и необоснованной филологической ссылки, уместившейся в придаточное предложениеmmmmmmmmmmmmm, Блаватская стремительно приходит к выводу, что читать это место следует “Эли, Эли, ламах асабксфани”, что в ее переводе означает: “Мой Бог, мое Солнце, ты излил свой Свет на меня!”. Последнее провозглашается ритуальной формулой “Посвященного”, достигшего высшей степени “просветления”.

Из этого Блаватская делает вывод, что христиане злостно перекроили реальность и первоначальный текст Евангелия, создав “умышленную фальсификацию”. В качестве убедительнейшего довода она приводит параллельное место из 22-го Псалма (а строчку именно оттуда произнес Господь на Кресте), где, по ее уверению, стоит именно “асабксфани”1250.

С точки зрения фактической — это просто выдумка теософов. Иудейские переводы этого псалма (сделанные с тех рукописей, над которыми никак не могла быть властна христианская цензура), не разногласят с христианскими версиями: «Всесильный мой, Всесильный! Зачем Ты меня оставил? Далеко спасение мое – слова вопля моего»1251. «Бог мой! Бог мой! Зачем Ты оставил меня, далек Ты от спасения моего, от вопля моего»1252.

Именно контекст 22 (в синодальном издании — 21-го) псалма не позволяет увидеть в цитованном Евангелием стихе возглас просветления и радост. Это псалом скорби, стоящей на грани отчаяния. Вот этот псалом, и попробуйте в него подставить вместо “почему оставил” — “как просветил”:

“Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего. Боже мой! я вопию днем, — и Ты не внемлешь мне, ночью — и нет мне успокоения. На Тебя уповали отцы наши; уповали, и Ты избавлял их. Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе. Все, видящие меня, ругаются надо мною; говорят устами, кивая головою: “он уповал на Господа, пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему”. Но Ты извел меня из чрева, вложил в меня упование у грудей матери моей. Не удаляйся от меня, ибо скорбь близка, а помощника нет. Я пролился как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск. Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильпнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной. Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои. Можно было бы перечесть все кости мои; а они смотрят и делают из меня зрелище; делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий” (Пс. 21.2-19).

Это действительно протоевангельская сцена. Можно не верить в то, что Псалмопевец предчувствовал Голгофу и пророчествовал о ней. Но нельзя отрицать, что этот текст звучал в сердцах евангелистов, когда они описывали Распятие, и что совершенно естественно они увидели в Распятии исполнение образов древнего Псалмаnnnnnnnnnnnnn.

У Блаватской особо устроенные глаза. Она настаивает, что “Слова “Мой Бог, мое Солнце, ты излил свой Свет на меня!” — являлись заключительными словами, которыми заканчивалась благодарственная молитва Посвященного, сына и Избранника Солнца”1253.