Further, this thesis of Origen is superimposed by a prejudice inherited by him from the ancient philosophical tradition. The idea of a boundless world is profoundly alien to ancient thinking. Space is good because it is limited. After all, the cosmos is ordered, decorated. And it is possible to establish some tolerable order only in a small polis. This means that in order to be manageable, predictable, and harmonious, the world must be limited. Origen inherits the traditional conviction of ancient philosophy in the incomprehensibility of infinite being. But the limitation of the cosmos for him turns out to be a sign of the limitation of those intelligent principles that govern him and protect him from Chaos. No consciousness can embrace infinity, so if we want to live in a world that is obedient to the will of the gods, we must recognize both the divine mind and the world that is governed by it as finite.

Several more generations must pass before Christianity, which powerfully supported the desire to see the Infinite in the Godhead, which had already manifested itself in Platonism, would retrain the school Mediterranean thought and teach people to admire the Infinite and to entrust themselves without fear to the Infinite and Unknowable God. Origen, on the other hand, proceeds from the ancient premise: If the world is infinite, then God cannot know the world: God cannot direct the destinies of the world, which stretch into the infinite distances of time: "Where there is no end, there is no knowledge... God could not contain the created or control it, because the infinite by nature is unknowable" (On the Elements, 2:10, 1).

Ориген, всегда боровшийся с антропоморфизмом, здесь сам в него и впал. Ибо за этим его аргументом стоит обычный антропоморфизм: мышление Бога уподобляется мышлению человеческому. И, соответственно, вопреки предупреждению Писания – «Мои Мысли - не ваши мысли, ни ваши пути -- Пути Мои, говорит Господь, о как Небо - выше Земли, так Пути Мои - выше путей ваших, и Мысли Мои - выше мыслей ваших» (Ис. 55,8-9) - недостатки нашего мышления Ориген перенес на Абсолютный разум…

Далее Ориген логичен: Бог не может не знать тот мир, который Он Сам создал и которым Он управляет. Значит, Бог знает весь мир, и следовательно, мир конечен (см. О началах. 5,3,2).

Итак, каждый мир ограничен. И, соответственно число существ, живущих в этом мире, тоже конечно. Но если есть много следующих друг за другом миров — логично предположить, что в историю каждого из них Бог вселяет одних и тех же персонажей. Зачем создавать новые души, если прежние еще не вполне исполнили свой долг?

Здесь действительно появляются предпосылки для теории реинкарнаций (хотя, как мы помним, в более поздних своих Толкованиях на Евангелие от Матфея, Ориген именно, отталкиваясь от тезиса о конечности мира, будет строить свое уже отрицание перевоплощений души: если мир конечен, значит не может быть бесконечного странствия душ (Толкование на Матфея. 13,1)).

И все же запомним, что на этот путь Ориген вступает не под влиянием гностиков, но в полемике с ними. Как остроумно подметил П. Милославский, "мысль о душепереселении у Оригена является в его рассуждении таким результатом, которого он, по-видимому, не ожидал и сам, а был принужден допускать его только по требованию логической последовательности своей системы"297.

Следующее гностическое убеждение, оспариваемое Оригеном - это представление о том, что Бог-Демиург (невежественный бог-неудачник) создавал некоторые существа изначально злыми. Между людьми потому и проходит расовая граница: есть люди чисто плотские, есть душевные, а есть духовные (они же есть подлинные гностики). Не человек сам выбирает свое будущее. Каким он создан - таким и будет.

Но Ориген убежден в радикальной свободе человека. Более того, он остаивает и традиционно церковное убеждение в том, что свобода присуща не только человеку, но и ангелам - в том числе сатане. Не своей природой человек увлекается ко злу. Не своей природой сатана склонился к богоборчеству. И там, и там был акт свободы, акт насилия над благой природой. В гностической системе Валентина диавол считался носителем изначально злой природы. Он не свободно склонился ко злу, и потому не имеет свободы отказаться от зла. Ориген же настаивает, что природа диавола благая, а падение его связано со свободной волей. Но, полемически увлекаясь, он приходит к выводу, что свобода падшего ангела столь велика и столь неумалена даже его падением, что сатана сможет некогда покаяться и спастись (см. Иероним. Апология против Руфина. 2,19)lllllll. Слова ап. Павла о том, что некогда "последний же враг истребится - смерть" (1 Кор. 15,26) Ориген понимает так, что речь идет об истреблении диавола. При этом, по его мысли, "истребление последнего врага, конечно, нужно понимать не в том смысле, что погибнет его субстанция, созданная Богом, но в том, что погибнет расположение и враждебная воля, происшедшая не от Бога, но от него самого. Значит, он будет истреблен не в том смысле, что уже перестанет существовать, а в том, что не будет врагом и смертью, потому что нет ничего неисцелимого для Творца" (О началах III,6,5).

Этот вывод Оригена также потом вызовет нарекания в адрес Оригена со стороны Церкви... Но сделан-то он был в желании как раз защищать церковное предание от ереси.

Оспаривая гностическое (валентинианское) учение, о Боге, определяющем земные судьбы, как о злобном и несправедливом духе, Ориген настаивает: не Бог виноват в человеческих неудачах. Люди сами выбрали свои пути. Бог создал все души свободными (О началах II,3,5). Бог создал все духи равными (О началах II,9,6), а затем от их выбора зависела разница их путей (О началах IV). То, что пути людей различаются с самого начала, объясняется не несправедливостью Бога и не несовершенством мироздания. Просто души по разному воспользовались своей свободой еще в ту пору, когда они жили в мире духовном, в мире, далеком от наших земных сфер. Оригену кажется, что сам греческий язык стоит на стороне его гипотезы: душа по гречески - yuch, а yucoj означает холод. Бестелесные духи, сначала пламеневшие любовью ко Творцу, затем пресытились созерцанием Божества, и, отвернувшись от Бога к холоду небытия, по мере насыщения им, сами холодели, теряли духовность, приобретали плотяность, и вместо духов стали всего лишь душами - началами, животворящими мертвенную и мертвящую материю…

Здесь опять очевидно несогласие Оригена с гностиками. Согласно Валентину, космогония началась с того, что между Самоотцом и остальными его излияниями была поставлена граница — Горос (т. е. Предел) или Крест, которая ограждала плирому от кеномы – бездну бытия от бездны пустоты. Эта граница предохраняла «эоны» от гибельной попытки заглянуть в бездну бытия Праотца. Но вот «София» (т.е. Мудрость), низший дух, женский эон последней пары двенадцатерицы эонов, мучимый страстью познать и обнять Отца, разорвала союз с своим супругом (Фелитос Вожделенный) и бросилась к Праотцу. «Предел» встал ей поперек дороги и отбросил ее назад, но дело было сделано: мучимая своим страстным стремлением София не могла ни вернуться к супругу, ни освободиться от своей страсти, которая продолжала расти в ней, как живое, но уродливое существо, ненормально зачатое ею одной без супруга. Равновесие в плироме было нарушено, всем эонам грозило сомнение, тревога, желание невозможного. В духовном мире все реально, мысли и чувства духовного существа сами суть субстанции; поэтому и аффекты Софии суть субстанции, и будучи объектированы, становятся материалом творения видимой нами вселенной, образуют „безобразную материю" или хаос…

Итак, у гностиков горячность Софии породила космос. Ориген же говорит, что не любовь, а как раз охлаждение в любви стало первым грехом…

Духи, падая и превращаясь в души, сами создавали себе свои тела в зависимости от меры собственной плененности небытием и отпадения от Творца.