Реинкарнация была невозможна в религии, в которой столь значимое место уделялось сохранению тела и могилы в неистлении и в неприкосновенности. Трудно сказать, какое будущее представляли египтяне для самой мумииo. Но в их представлении связь погребенного тела и души человека оставалась тесно-неразрывной. В «Разговоре разочарованного со своей душою» душа говорит человеку: «ты достигнешь Запада, твое тело предадут земле, я пойду к тебе, когда ты будешь лежать, и мы будем иметь общее место упокоения»22.

Кроме того, сохранение земного тела (ли хотя бы его облика – золотой маски или иконы) было необходимо для того, чтобы человек в мире богов обрел тело духовно-преображенное, божественное.

Датируемые XXVII или XXV веком до Р.Х. тексты на стенах пирамиды Унаса выражают такую надежду на будущее человека (в данном случае — царя Унаса): “Атум! Это твой сын этот, которому ты дал, чтобы сущесвовал он и чтобы жил он. Если живет он (Осирис) – Унас живет. Если не умирает он — Унас не умирает. Не сошел он в преисподнюю — не сошел и Унас. Не судим он — не судим и Унас. Тело твое — это тело Унаса. Плоть твоя — это плоть Унаса. Кости твои — это кости Унаса” (Pyr. 167-192)23. “О Унас, не ушел ты мертвым, ты ушел живым. Плечи твои — плечи Атума; спина твоя — спина Атума (Перечисляются все части тела) Сколь прекрасным стало твое бытие. О, Унас, стал ты просветленным среди братьев твоих - богов. Свершилось! Свершилось!”24.

Собственно, за этими настойчивыми заклинаниями, которыми испещрены египетские тексты, стоит магическая вера в то, что между именем и реальностью расположился знак равенства: поименованное стало бытиемp. Хотя бы в имени отождествив себя с божеством или героем, человек архаики получал надежду на то, что некое деяние, которое когда-то удалось первообразу, вберет в себя и его самого (причем речь идет не по повторении, не о копировании, не о подражании, а о растворении человеческого здесь-и-сейчас в изначальном архетипе. В этом отличие египетско-магической модели обожения от индийско-пантеистической (где слияние человека с богом происходит через усилие самопознания и через внутреннюю перестройку сознания, миро- и само-восприятия) и от христианской (где соединение человека с Богом происходит синергетически – в ответ на действие человека, делающее его восприимчивым для приятия Божией энергии, последняя входит в его бытие)

Сохраняя же мумии умерших, египтяне выражали свое убеждение в целостности человеческого существа и в том, что какой-то образ бессмертия должен быть присущ и телу, а не только душе. Умерший обращается к Осирису: «Забальзамируй же и ты эти члены мои для того, чтобы я не погиб и не скончался… Не дай моему телу обратиться в червей» (Книга мертвых, 154)

Даже в той версии "Книги мертвых", которая возникла в греко-римский период, подчеркивается уникальность материального тела человека: "Имя твое выдержит испытание временем, твое материальное тело укреплено, а твое духовное тело познает процветание; ты не будешь изгнан ни на небе, ни на земле. Лик твой сияет пред Ра, душа твоя живет пред Амоном, а твое материальное тело обновлено пред Озирисом. Кости твои покрыты плотью и облик твой тот же, что был на земле, и ты получаешь хлеб вместе с душами богов. Ты не изгнан от врат Туата (т.е. загробного царства). Тот, могущественнейший из богов, приходит к тебе и своей собственной рукой пишет для тебя Книгу Дыхания. И тогда душа твоя обретает дыхание на вечные времена, и плоть твоя создается заново жизнью на земле: ты обретаешь божественность наравне с душами богов, сердце твое есть сердце Ра, а члены твои есть члены великого бога"25. Как видим, сердце умершего Ивана не становится сердцем новорожденного Петра, но становится сердцем Ра. Те члены, которыми вновь располагает душа, не члены нового земного существа, а члены преображенного обитателя мира богов. Не хлеб земли ест теперь человек, а хлеб богов. Тело обновляется Озирисом по образу его собственной смерти и воскресения.

Уильям Бадж (чьи книги по египетской религии сейчас активно распространяются оккультными издательствами) никак не склонен причислять египетскую религию к кругу тех мифологий, что строятся на идее реинкарнации. По его вполне корректному выводу — "вот основные положения древнеегипетской религии: 1. Вера в бессмертие души и во встречу после смерти с родственниками и друзьями. 2. Вера в воскрешение духовного тела, в котором душа жила после смерти. 3. Вера в продолжение существования души сердца, ка (двойника) и тени. 4. Вера в превращение пожертвований и действенность погребальных подношений и даров. 5. Вера в действенность заклинаний, включая имена, магические и религиозные формулы и т. д. 6. Вера в неизбежность суда, на котором праведники получают в награду вечную жизнь и счастье, а грешники уничтожаются... Все вышеизложенные воззрения являются, по-видимому, исконными африканскими верованиями, которые существовали еще в додинастический период"q.

Египет сохранил более древние представления, чем религии Междуречья — еще неолитические26: мир мертвых для него это мир надземный, а не подземный, мир звезд: души становятся звездами, телам умерших уготовано будущее, а не просто уничтожение. "В качестве примера можно сослаться на следующие изречения из "Текстов пирамид"r: "Поднимись, возьми себе свой хлеб, соедини свои кости, встань на ноги... Поднимись к этому своему хлебу, не подверженному порче, и к своему пиву некиснущему" (Pyr. 858). "Твои кости не разрушаются, твоя плоть не болит, твои члены не отделяются от тебя" (Pyr. 725). В свете археологических данных и свидетельств "Текстов пирамид" очевидно, что в эпоху неолита дорожили сохранностью тела умершего"s.

С этим связано было и египетское убеждение в том, что самой страшной участью для умершего было бы сожжение его тела или отрезание головыt. Об этой особенности египетских верований стоит вспомнить в контексте нашего обсуждения теософского тезиса, полагающего, будто реинкарнационное (индийское) понимание смерти лежит в основе универсальной религии и было присуще всем значимым историческим традициям. Вспомним, что для теософов кремация тела есть нормальный, лучший способ погребения и что захоронение в земле им кажется чем-то кощунственным (Е. Рерих, назвав себя и своих единомышленников "противниками кладбищ", тут же поясняет: "Низшее — кладбища и мощи, выше — сожжение”27; “Кладбища вообще должны быть уничтожены как рассадники всяких эпидемий”28). И сравним это теософское убеждение с древнеегиптским: В тексте постановления фараона XIII династии Неферхотепа I, изданного для охраны некрополя Абидоса, говорится, что смертная казнь через сожжение грозит каждому оскверняющему могилы некрополя. Кремация – самое страшное для египтянина. «Мысль о сожжении тел умерших была чужда египтянам"29. Так что египетское представление о смерти и об участи тела после его расставания с душой все же резко отличается от теософского. Попытки Е. Блаватской выдать свою доктрину за древнеегипетскую весьма некорректны. «О метемпсихозе нет ни слова в важнейшем из подлинных литературных памятников Египта» – справедливо говорит по поводу «Книги мертвых архим. Хрисанф30.

Душа грешника, чье тело сожжено (или обезглавлено), лишается всякой надежды. И вообще из египетского ада нет выхода…31. Эту черту стоит подмечать при знакомстве с различными танатологическимиu верованиями. Ведь современным приверженцам идеи реинкарнации эта идея потому и мила, что она дает возможность избежать окончательности. Идею реинкарнации трудно совместить с возвещением безысходного наказания. И, значит, в тех религиях, где обнаруживается идея окончательного осуждения, не стоит искать веры в переселение душ…

Душа же человека, согласно вере древних египтян, не возращалась в новое человеческое или животное тело, но навсегда сохраняла свою связь со своей плотью.

Оккультисты, хотя и не знают реальную египетскую религиозную философию, дают ей чрезвычайно высокую оценку. И тем самым сами роют себе яму. Дело в том, что там, где появляется реинкарнационная философия, там, где «перевоплощения» из магически-шаманской практики становятся предметом философской рефлексии и морализирующей проповеди, там немедленно появляется аксиологическое (ценностное) противопоставление души и тела как более ценного - менее ценному. Тело становится темницей для души, связь души с телом становится юдолью, кармическим возмездием.

Но душе египтянина не тесно в теле. Она не гнушается им, не стремится расторгнуть с ним свою связь. Напротив, старается увековечить свой союз. Вывод отсюда может быть лишь один: египетское мироощущение очень далеко отстояло от тех принципов, которые лежат в основе кармических философий. «Наивысший достигнутый египтянами уровень абстрагирования заключался в том, что они мыслили жизнь как соединение ба и тела, то есть как «вечную жизнь», в которую включены и умершие. Не «бытие» как в древнегреческой философии, и не освобождение от круговорота перевоплощений, от завесы майи, как в философии индийской, - но сама «жизнь» составляет последнюю реальность для египтянина»32.

Конечно, можно сказать, что египтяне со своим положительным восприятием человеческой телесности «недоразвились» до того более спиритуалистического видения человека, которое вдохновляло позднейших адептов веры в переселения душ. Но вот тут и обнаруживает себя та ловушка, в которую загнали себя теософы: если они уверяют, что «египетская мудрость» возвышеннейшая и древнейшая, то тут им придется признать, что именно высокая мудрость древних не знала веры в реинкарнацию, а, значит, сами теософы придерживаются верования и не древнейшего и не мудрейшего…. Или же, защищая свой собственный имидж «носителей мудрости», им придется сказать, что египтяне просто не дошли до кармических премудростей. Но тогда уж теософам придется покаяться в том, что они напрасно объвили себя наследниками древнейшей традиции, что они возвел напраслину на Египет, и что сами теософа – всего лишь модернисты.