— У тех, кто так считает, слишком короткая историческая память. Очень многое из того, что считают советским и большевистским, есть всего-навсего церковное наследие, украденное большевиками. К примеру, задолго до 1917 года храмы-вагоны ходили по Руси. Большевики переделали их в агитпоезда. До революции были крестные ходы с иконами святых, при советской власти демонстрации с иконами Политбюро. Сначала были мощи Сергея Радонежского, только потом появились мощи Ленина.

Ничего комсомольского Церкви не надо. Сейчас мы лишь возвращаем свои старые формы работы — нас же обвиняют в том, что мы обезьянничаем с комсомольцев.

— А зачем, на Ваш взгляд, был нужен Съезд православной молодежи? Ведь у православной молодежи нет единой организации как таковой, Церковью молодежь объединена духовно, то есть незримо.

— А что, съезд может существовать только для членов какой-то организации, типа комсомольской? Собрались православные люди, посмотрели друг другу в глаза — это уже хорошо. Такие съезды нужны хотя бы потому, что всякий православный священник, который пробует работать с молодежью, честно говоря, в нашей церковной среде — белая ворона469. Он работает под градом обвинений в «протестантизме».

Оттого так важны слёты «белых ворон», на которых они могли бы увидеть друг друга и вдобавок услышать одобрительное слово начальства.

— А что могут изменить различные молодежные и миссионерские съезды?

— Я думаю, что значение такого типа съездов (миссионерских, молодежных, образовательных чтений) не в том, чтобы создать документы, которые потом кто-то примет к действию. Не надо быть наивными, никто на самом деле не будет руководствоваться теми декларациями, которые мы на них принимаем. Дело не в декларациях, а в принципе «вода камень точит». Пусть до времени они останутся на бумаге, но есть робкая надежда, что со временем, доклад за докладом, постановление за постановлением, послание за посланием переменят саму атмосферу в Церкви, так что миссия станет восприниматься как главное служение Церкви, а не как некая побочная роскошь, которую можно себе позволить после того, как все купола позолочены.

— На Всецерковном третьем миссионерском съезде в ноябре 2002 года в итоговом документе прозвучал просто «крик души» — что, может быть, «Церковь будет более терпима к миссионерским поискам. Как Вы думаете, он будет услышан?

— Я надеюсь. На что я рассчитываю? Этот текст станет известен определенному кругу церковных чиновников-аппаратчиков. Затем, через несколько месяцев кому-то из этих аппаратчиков будет дано задание составить интервью, выступление, доклад кому-то из первенствующих лиц нашей Церкви на сюжет о миссии. Логика же любого аппаратчика проста: делать как можно меньше, желательно откуда-нибудь переписать. И, я надеюсь, в качестве шпаргалки он возьмет этот документ и, в частности, этот абзац. И тогда мысль о необходимости терпимости к миссионерским поискам прозвучит уже с более высокой трибуны. У нашего съезда нет полномочий даже рекомендательных, не то что административных, мы можем только робко шептать где-то в уголке. Но если эти же мысли прозвучат из уст лиц, облеченных высшей церковной властью, тогда уже у нас будет возможность привести сегодняшнее «юродство» как официальную позицию Церкви. Что такое сегодня миссионерский съезд? Каждый из его участников в своей епархии кажется юродивым, непонятным выскочкой. А вот когда это уже с высшей церковной трибуны прозвучит — уже очень заставит с этими юродивыми считаться.