В повести «Конь и его мальчик» есть замечательное разъяснение того, как познаются тайны Промысла. Девочка (в счастливом эпилоге) хочет узнать, что за судьба у ее знакомой. «Я рассказываю каждому только его историю»,— слышит она от Аслана ответ, охлаждающий любопытство.

Так ставится предел одному весьма распространенному у религиозных людей искушению. Дело в том, что духовная взрослость человека определяется тем, в какой мере он готов оправдать выпавшие на его долю страдания. Но со своим пониманием (достойное по делам моим приемлю660) надо крайне осторожно входить в чужую жизнь. Если я скажу: «Моя болезнь выросла из моих грехов»,— это будет вполне трезво. Но если я решу зайти к заболевшей соседке, чтобы разъяснить ей, что вчера она сломала ногу, потому что позавчера не пошла в храм,— тут самое время вспомнить предупреждение Аслана. Вдобавок, оно весьма напоминает происшедшее с преподобным Антонием Великим. Он однажды вопросил: «Господи! почему одни живут немного, а другие до глубокой старости? Почему одни бедны, а другие богаты?». Ответ, который получил Антоний, был прост: «Антоний! себе внимай!»661. А ответ, который раз и навсегда получили мы все, был дан на Голгофе: Творец не стал объяснять зло или оправдывать его неизбежность, Он просто пошел на Крест...

От Иова до наших дней человек хранит понимание того, что ответ на этот вопрос не может (и не должен) быть выражен в словах, потому что этот ответ слышат не ушами, а сердцем.

Ты тот, Кто кротко рушит над нами

То, что мы строим,

Чтобы мы увидели небо,—

Поэтому я не жалуюсь (Эйхендорф).

В мире христианской мысли страдание и радость, жизнь и смерть оказались не абсолютно противопоставлены друг другу. Прошу извинить за эпатирующую формулировку, но в своей глубине христианство действительно настаивает на неизбежности самоубийства: человек не должен жить для самого себя, он призван дарить себя. Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную (Ин. 12, 24–25).

Александр Солженицын как-то сказал, что в ГУЛАГе есть один-единственный способ выжить, а именно: оставить всякую надежду на сохранение себя. Лишь так, похоронив себя, человек может выйти из лагеря человеком. Другой пример из светской литературы — строки Пастернака:

Жизнь ведь тоже только миг,

Только растворенье нас самих

Во всех других,

Как бы им даренье...

Как будто вышел человек,