Небесные хроники настолько несущественны для Священной истории, что в еврейском языке само слово небо "шамайим" происходит от указательного местоимения "шам" - "там", то есть "тамошние", "удаленные" миры"147. И если человек не сможет найти Бога на Земле - он не найдет его и в пустынях небес. Здесь и сейчас, живя на своей земле и замечая нужды "ближнего", человек сможет ввести в свой дом Бога.

Метафизическое пространство не совпадает с пространством физическим. Иерусалим находился на задворках Римской империи (что уж говорить о Вифлееме или Назарете) - но там произошли центральные события человеческой истории. "Мал Вифлеем, но Христоносен" - пишет св. Григорий Богослов148. Москву без оговорок можно называть центром Российской Федерации, хотя географический центр ее находится где-то на Урале. "Осевое время", о котором говорит Ясперс, совсем не есть хрологическая точка, равно удаленная от начала истории человечества и от нашего дня.

Когда я только поступил в семинарию, на первой же неделе нам, новичкам, была прочитана лекция о Троице-Сергиевой лавре. Отец Андроник Трубачев (внук о. Павла Флоренского) хотя и читал спокойно и размеренно, все же разбудил нас, когда сказал, будто «в центре Троицкого собора стоит рака с мощами преподобного Сергия». Мы, живущие в Лавре уже целых две недели, тут же решили поправить монаха: «батюшка, рака-то ведь не в центре, а у правой стены стоит!». Но о. Андроник спокойно ответил: «Братья, подумайте, а что же еще может быть центром Троицкого собора, как не его главная святыня –рака с мощами Преподобного?». И продолжил: «А сам Троицкий собор стоит в центре нашей Лавры…». Тут снова мы не стерпели очевидной неправоты: «Ну что же это с Вами сегодня? Тот храм, что стоит в центре Лавры, Успенский собор называется. А Троицкий собор – он же в левом углу, внизу!». И снова – невозмутимая реакция о. Андроника: «Ну, подумайте сами, братья, что же еще может быть центром Троице-Сергиевой Лавры как не Троицкий собор с мощами преподобного Сергия!». И завершил: «А сама Лавра находится в центре России». Тут, наконец, поняли и мы, о чем идет речь и уже не стали бросаться к картам, чтобы линейками вычислять географический центр нашей страны…

В общем, смысл и геометрия – не одно и то же, а замысел – еще не точка. Таким образом, "не библейская космогония и космология ставят землю в центре, но библейская телеология"149.

В 17 веке произошел казус контекстуальной беспризорности. Суждение, справедливое в одном контексте (сугубо астрономическом) было воспринято как сохраняющее свою безусловную значимость и в совершенно инородном контексте - метафизическом, философском. Конечно, аргументы богословов, с Библией в руке уверявших астрономов, что по молитве Иисуса Навина остановило свой бег именно Солнце, а не земля, неубедительны. Но «первым начал» Бруно. Именно он из коперниканской гипотезы попробовал сделать метафизические выводы. Граница была стерта – и последовало «ответное вторжение» богословов в мир астрономии. А затем - и ссылки составителей "забавных библий" на упомянутый библейско-эпический текст как на свидетельство вопиющей антинаучности Библии. С таким же успехом можно было утверждать, что граф Толстой был убежденным геоцентристом, ибо описывал, как солнце вставало над полем Аустерлица. Не менее успешно можно разбирать антинаучность стихотворения. Например, "Люблю грозу в начале мая": "Вот дождик брызнул, пыль летит, повисли перлы дождевые, и солнце нити золотит". Ну да, дождевые капли не могут висеть, а солнце не может наводить позолоту...

Как «смиряется» человек именно при отказе от геоцентризма, видно из такого, например, атеистического текста: «Если миров много, если наше человечество является лишь одним из несчетных человеческих муравейников, разбросанных по всем частям беспредельной вселенной, то становится совсем нелепым мнение, что оно составляет цель и конечную заботу бога»150. В общем-то аргумент глупый. С тем же успехом можно сказать, что поскольку людей стало больше, нежели первая пара, то нельзя верить в то, что у Бога хватит ума, чтобы проявлять заботу о жителях мегаполисов…

А вот пример уже литературный:

«Первым донесся голос отца Брауна:

— ... то, что имели в виду средневековые схоласты, когда говорили о несокрушимости небес.

Высокий священник кивнул склоненной головой.

— Да, — сказал он, — безбожники взывают теперь к разуму. Но кто, глядя на эти мириады миров, не почувствует, что там, над нами, могут быть Вселенные, где разум неразумен?

— Нет, — сказал отец Браун, — разум разумен везде. Высокий поднял суровое лицо к усеянному звездами небу.

— Кто может знать, есть ли в безграничной Вселенной... — снова начал он.

— У нее нет пространственных границ, — сказал маленький и резко повернулся к нему, — но за границы нравственных законов она не выходит. Истина и разум царят на самой далекой, самой пустынной звезде. Посмотрите на звезды. Правда, они как алмазы и сапфиры? Так вот, представьте себе любые растения и камни. Представьте алмазные леса с бриллиантовыми листьями. Представьте, что луна — синяя, сплошной огромный сапфир. Но не думайте, что все это хоть на йоту изменит закон разума и справедливости. На опаловых равнинах, среди жемчужных утесов вы найдете все ту же заповедь: "Не укради".