И мы надеемся, что жители града Петрова выскажутся за возвращение городу его исторического и священного имени — Санкт-Петербург»688.

«10 июня было уже очевидно, что отречение (от имени Петра.— А. К.) практически неминуемо. И хотя накануне с призывами выступили и академик Дмитрий Лихачев, и председатель Ленсовета Анатолий Собчак, социологи подвели черту: даже до половины “петербуржцы” не дотягивали. И первый секретарь обкома КПСС Борис Гидаспов мог взять моральный реванш689: ничего у вас не выйдет. И вдруг — в четырех городских газетах совершенно фантастическая даже по нынешним временам публикация. “Позиция Московской Патриархии”: “Ленинградом назывался футляр, идеологический каркас, в который было велено уместиться граду святого Петра”. Эти подействовало даже на ленинградских коммунистов. “Ленинградская правда” дала краткое сообщение об этом. Скупые петитные строки, посвященные позиции Московской Патриархии, стали сигналом к спешной ретираде. 54,86% — за Санкт-Петербург, 42,68% — за Ленинград»690.

Таково же мнение главного ленинградского социолога: «Напомним, что именно на последнюю неделю, предшествовавшую 12 июня, пришлись выступления в поддержку возвращения городу исторического названия наиболее авторитетных деятелей Церкви, культуры и городской власти. Поэтому и неудивительно, что большинство колебавшихся сделали выбор в пользу Санкт-Петербурга»691.

— А что еще Вы сделали?

— Лучше скажу, чего я не делал: я не писал речи Патриарха перед раввинами (хотя в «патриотической» прессе потом неоднократно писалось, что это якобы я навязал эту речь Патриарху).

— Какое Ваше главное приобретение за годы работы рядом с Патриархом?

— Для меня эта работа значила то, что я получил возможность изнутри посмотреть на образ принятия важных решений в сфере высокой политики. Приходилось общаться не только с иерархами Церкви, но и политическими деятелями страны. Для меня была расколдована власть. Я понял, что нет автоматической машины истории, что фантастически много зависит от поступков конкретных людей. При этом сам я никогда не стремился заниматься политикой — ту деятельность воспринимал скорее как послушание.

— Вы несколько лет работали с патриархом Алексием. Можете что-то о нем рассказать?

— Если я честно скажу то, что больше всего меня поражало и поражает в патриархе Алексии, то это будет слово в мое собственное обличение... Наша вера называется православной. Славянские народы в греческой ортодоксии расслышали не «правоверие», а «Право-славие», умение правильно прославлять Господа. Оттого критерий «успешности» церковного восхождения человека — не его сан и не ученые звания, а его отношения со своей собственной молитвой. Утомляет человека молитва или окрыляет. Отбирает «последние силы» или же придает новые.

Когда я познакомился с патриархом Алексием, ему был 61 год, мне — 27 лет. Патриаршие службы, как известно, длительны. 3–4 часа. Причем Патриарх ведет службу, а значит, он все время на виду, никуда не может укрыться. Так вот, у меня, молодого человека, после праздничной патриаршей литургии часто оставалось лишь одно желание: тихонечко отлежаться где-нибудь часика два. А патриарх после литургии сразу ехал в Чистый переулок и до позднего вечера еще работал. Значит, литургия придает ему силы. Значит, не напрасны ни его молитва, ни молитва всей Церкви о нем.

Пожалуй, ни один священник не служит так много, как Патриарх. Число храмов в Москве в два раза больше, чем число дней в году. А значит, и количество престольных дней весь московский календарь окрашивает в красный цвет. На большинстве престольных праздников народ ждет встречи с Патриархом, и Святейший едет к людям. На неделе у него 4–5 литургий. Много ли не то что приходских батюшек, но и монахов, чья литургическая жизнь столь насыщенна? И вновь скажу: для Патриарха отслуженная литургия — лишь начало дня, лишь опора для принятия последующих ответственных решений.