Отец Андрей: Мне кажется, что все-таки это исходит от авторов. В фильме есть одна деталь, которая роднит его, как ни странно, с иконой. Отличие иконы от картины состоит в том, что икона не претендует на то, чтобы создать свой замкнутый мир, свое пространство. Принцип обратной перспективы в иконе предполагает, что икона «выливается» в твою комнату, в твою жизнь. Она не отгорожена от тебя рамкой, она оттуда входит в тебя.

Или другой пример: спектакли Театра на Таганке семидесятых годов, когда актеры начинали лицедейство в вестибюле или даже у входа в театр и люди еще не понимали, что спектакль уже начался.

В фильме «Брат» очень длинные титры. При этом параллельно уже идет действие. То есть фильм вроде бы начался, а вроде бы и нет.

Вдобавок подчеркивается близость фамилий исполнителя и главного героя, ряд героев просто действует под своими реальными именами – все это говорит о том, что фильм с самого начала рассчитан на стирание границы между экраном и жизнью.

В.Легойда: Мне кажется, что второй фильм намного более американский, чем первый. С моей точки зрения, первый фильм гораздо правдивее. (Я готов сказать, что вот это герой нашего времени, но не с точки зрения идеала, каким он должен быть, а в реальности. Если есть герои, то они такие, а хорошо это или плохо – это уже следующий вопрос.)

В первом «Брате», на мой взгляд, нет особой «голливудскости». Вспомните: в конце Данила прощает брата и говорит: «Ладно, ладно, брат… Что ты… А деньги-то где?» И здесь нет ничего голливудского, потому что Данила не герой-образец-для-всех-телезрителей, который лихо всех перестрелял и восстановил справедливость. Он не справедливость восстанавливает, а брату помогает...

Отец Андрей: По логике фильма, именно именно это и есть восстановление справедливости. На протяжении всей картины Данила выполняет за брата работу. И поэтому он берет заработанные деньги. По логике самого фильма, это справедливо. Есть масса голливудских фильмов, где мы видим подобную концовку: например, детектив, уходит из полиции, разругавшись со своими и убив всех мафиози, но при этом уносит чемодан денег, отобранных у мафии.

В.Легойда: Нет, по-американски – это «Крутой Уокер», где однозначно положительный герой Чака Норисса выполняет не только функции стража порядка, но и функции педагога, и священника и т.д. Так вот во втором фильме Данила, действительно, становится таким же безусловно положительным героем, тогда как первый фильм намного ближе к реальной жизни, а не к «фабрике грез». К жизни, которая показывает, что эти ребята, приехавшие из Чечни – они искалечены морально... И окружающим они приносят в оновном страдания, даже не желая этого.

С.Бодров: Маленький комментарий на тему «голливудскости» фильма. Мне кажется, что этот «ответный удар» по Голливуду - не культурный, не интеллектуальный, а эмоциональный. Техника этого удара, в какой-то степени действительно американская. Но идея, а точнее, эмоциональная окраска того, что хотели сказать авторы фильма, предполагалась вполне патриотичной и национальной. Может быть, хорошо, что этот эмоциональный удар с «нашей» окраской все-таки был нанесен. Что касается киноязыка, который мы использовали… Зритель привык к американскому кино, к этому языку, к этой схеме. Видимо, мы уже подсознательно начинаем говорить на этом языке.

Отец Андрей: Сергей, для меня здесь вопрос как раз не в стилистике, не в языке, а в системе ценностей, которая в итоге остается в сознании у зрителя. Я, в отличие от вас, не знаю создателей фильма. Я готов с вами согласиться, что субъективно они хотели сделать фильм, который был бы направлен на национальное пробуждение России. Но если у фильма действительно будет долгое эхо в истории, хотя бы на несколько лет, то это будет эхо американизации. В итоге будут созданы два монстра – наш и американский, которые будут грызться в своей берлоге по одним и тем же правилам.

Для того, чтобы этот разговор был понятен, нам необходим некий экскурс. Я сам к нему не очень готов, давайте вместе думать. Если мы рассматриваем этот фильм не с точки зрения киностилистики, а с точки зрения национального идеала, то давайте вспомним, какие еще были «герои нашего времени» в русской национальной истории. Последний из них – Данила Багров… А что было перед этим? Что в Даниле есть нового? Мне кажется, отличие прошлых эпохальных героев от Данилы в том, что в них была нравственная рефлексия. С этой точки зрения, поведение Данилы неестественно для русской традиции.

В.Легойда: Я с интересом прочел подборку прессы на сайте фильма Брат, где было любопытное замечание по поводу героя. Там говорилось, что герой предыдущего поколения – восьмидесятых – поколения «Ассы», - это мальчик Бананан. И теперь на смену амебоподобному, бездеятельному, замкнутому в себе Бананану, для которого бог – Б.Г., приходит решительный Данила. Насколько я понял, автор статьи проводил идею востребованности такого героя, каким является Данила…

С.Бодров: Отец Андрей высказал интересную мысль об «эхе», которое оставляет после себя картина. Действительно, герои фильма живут сейчас какой-то своей жизнью. Опасно ли это? Пожалуй, да., опасность существует. Но мы же понимаем, что этот герой всего лишь образ. Это мы наполняем его жизнью.

Может быть, задача комментаторов, участников подобных дискуссий, как раз в том, чтобы приглушить это эхо? Ведь эти два монстра – русский и американский - действительно будут грызть друг друга. Ну, так может и Бог с ними? Пусть себе грызутся? Может быть, нам тут от этого будет только легче жить? Пусть они там грызутся, лишь бы нас не трогали?