– А нужно ли мне прочитать книги Григория Нисского? Я думаю, что у сына Николая Ломидзе они обязательно будут.

Духовник ответил:

– Не советую. Но если бы даже я порекомендовал вам его труды, то вы все равно не смогли бы «разгрызть» этот «твердый орешек», несмотря на ваше светское образование и дар схватывать на лету мысль своего собеседника. У вас все-таки «молочные зубы». Григорий Нисский, по сравнению со своим братом Василием, более философ, чем богослов, и в то же время мистик. Однако если мистика Василия Великого опиралась на созерцания и проверялась богословием, то у его брата она ищет опору для своего выражения в философии. Она не соединена с философией, а переплетена с ней, как переплетены нити в одном клубке. Это огромный корабль с неисправным рулем, который делает на своем пути неожиданные повороты и зигзаги. Язык у Григория Нисского тяжелый и громоздкий, фразы его перегружены, в них недостает внутренней гармонии, которая соединила бы разнородные части в одно целое. Его оригинальность, в сущности говоря, представляет собой зависимость от античных философов. Для святых отцов поздненикейского периода философия является служанкой богословия. Для Григория Нисского она подруга богословия, и потому случается, что уводит его от дороги куда-то в лес. Мистическое чувство Григория Нисского, не пройдя через тесноту аскезы, как у его великого брата, получает неточную интерпретацию. И все-таки, несмотря на это, он является самым крупным христианским философом, и по страницам его книг рассыпаны глубокие, блестящие мысли, только надо уметь отделить их от примеси платонизмаxlvii.

Очень сильное впечатление производит его толкование «Песни песней» Соломона. На этот труд опирались все позднейшие экзегетыxlviii и комментаторы Библии. Но язык его толкований сам нуждается в комментариях, чтобы быть понятым. Каждая фраза похожа на лестницу, по которой с трудом поднимаешься вверх. В нем нет мудрой осторожности Григория Богослова, который подсказывает, где граница, которую нельзя переступать.

Философия хочет объять и понять все. Там, где останавливается Григорий Богослов, начинает строить свои интеллектуальные гипотезы и предположения Григорий Нисский. Философский плащ Григория Нисского сшит из дорогой материи, но он порван в нескольких местах, и дыры залатаны другим материалом, взятым у античных рационалистов. Или скажем по-другому: там, где Григорий Богослов созерцает Божественные тайны, Григорий Нисский предполагает, то есть рассуждает, облекая свои догадки в философские категории.

Дама попросила:

– Можете не продолжать, я уже достаточно напугана. Что вы посоветуете мне читать после Григория Богослова?

Духовник ответил:

– Я хотел бы предложить вам поучения преподобного аввы Дорофеяxlix. Но он говорит о послушании и отсечении своей воли, на что вы не способны, и для вас его книга может показаться непонятной, как египетские иероглифы.

Дама сказала:

– А вы будьте для меня Шампольономl, который расшифровал иероглифы.

Духовник ответил:

– Здесь дело не в понимании, а в самом духе. Вы не настолько разуверились в себе, чтобы понять силу послушания как восьмого таинства11. Впрочем, надо сказать, что в настоящее время нет тех духоносных старцев, перед которыми человек мог бы не размышляя отсечь свою волю. Теперь нет ни Досифеев, ни Дорофеевli, а только крохи со стола послушания. Впрочем, к книге аввы Дорофея вы можете вернуться несколько позже, когда при свете благодати увидите свою собственную болезнь.

Дама сказала: