Православие и современность. Электронная библиотека.-Архимандрит РАФАИЛ (Карелин)-ВЫЗОВ НОВОМОДЕРНИЗМА-© Издательство

Он говорит: "Никакую Церковь я не дерзну назвать ложной", но из этого в правильном силлогизме нельзя заключить, что все эти церкви истинны. Здесь св. Филарет отказывается лично произвести над ними суд, давая возможность в конце диалога сделать это собеседнику или ссылаясь на более компетентный суд восточной Церкви. В послании ап. Иуды написано, что архангел Михаил, споря с сатаной о теле Моисея, не дерзнул произнести укоризненного слова, а только сказал: "Да запретит тебе Господь". Архангел Михаил, свергший сатану с небес и противостоящий силам ада, куда более великий ум, чем любой из богословов, не дерзает в споре с сатаной произнести на него укоризненного слова. Но разве это служит доказательством, что сатана безукоризнен?

Здесь митр. Филарет (тогда - архимандрит) употребляет слово "церкви" в относительном значении - как религиозные собрания (например, в Псалтири написано: "Церковь лукавствующих не познах", т.е. в собрании, обществе лжецов и коварных я не участвовал). Всякая ересь представляет собой учение Христово, смешанное с ложью; пищу, в которую брошен яд. Можно ли говорить, что в такой пище есть и полезное и вредное? Или правильнее сказать, что пища стала ядом? Пророк Елисей во время голода поручил одному из учеников сварить похлебку из полевых овощей. Тот набрал и неизвестных диких плодов какого-то вьющегося растения, накрошил их в котел с похлебкой. Стали есть и тут почувствовали, что отравились. Ученики пророка подняли крик: "Смерть в котле, человек Божий!" (4 Цар. 4). Так и в ереси: догматическая ложь делает все учение ядом.

Далее, митр. Филарет говорит: "По законам церковным я предаю частную западную церковь всю суду Церкви Вселенской", т.е. высшей инстанции, приговор которой, в отличие от суда или мнения частного лица, не может быть отменен и отвергнут. А суд восточной Церкви давно известен: восточные патриархи определили католицизм как ересь и пагубное учение, что было неоднократно повторено и подтверждено на Константинопольских и других поместных соборах. Сам о. Андрей согласен с тем, что митр. Филарет впоследствии высказывал более резкие суждения о католичестве и даже отказывал ему в имени Церкви: "Наша Церковь единая Истинная... все прочие христианские верования признает в расколе и ереси". Митр. Филарет требовал употреблять не выражение "разделение Вселенской Церкви", а "отпадение от Вселенской Церкви".

О. Андрей приводит рассуждения еп. Иннокентия Херсонского: "Следовало бы сказать вопреки гордым католикам, что вне греческой Церкви нет спасения, между тем по скромности христианской говорится только, что и в греческой Церкви есть спасение". "Следовало бы сказать" (значит, надо было бы сказать, таково наше убеждение, так мы считаем), что вне греческой Церкви нет спасения (здесь Вселенская замещена более узким по смыслу и значению наименованием "греческая"). Между тем по скромности христианской (по нашему мнению, - по этикету и духу времени, по понятию общества, пропитанного либерализмом) говорится только, "что и в греческой Церкви есть спасение". Интересно, кем это говорится? Святыми отцами? Нет, свв. отцы утверждают, что только в Церкви спасение; так говорится либералами, для которых легче сказать половину правды, т.е. позитивную часть правды, а негативную скрыть, чем показать себя в глазах католиков некультурными и невежливыми людьми. Однако мысль ясна: "Мы верим, что спасение только в Церкви, но будучи узниками этикета, выбираем мягкую, как воск, форму слов". Однако мы считаем, что Иннокентий Херсонский проявлял не дипломатию, а такт, стараясь не сразу оттолкнуть католиков и в то же время давая понять, что он не религиозный индифферент в вопросах конфессий. Затем о. Андрей приводит часть монолога о. Григория Флоровского, произнесенного в форме пророческих вещаний, который ничего не доказывает и ни к чему не обязывает. Здесь нечего опровергать, т.к. о личных вкусах не спорят: "Римский храм никак не пуст и не оставлен. Дух Божий дышит в римском католицизме и этому не могут помешать и все нечистые испарения пагубных страстей и извращений человеческих. Спасительная нить апостольского преемства не прервана. Таинства совершаются".

Когда о. Андрею явно не хватило православных святых для подтверждения своей богословской концепции, то он сослался как на авторитет на Флоровского. Если бы он обратился к экуменической неопатристике в лице Иннокентия Павлова, Никитина и тому подобных лиц, католиков в Православии, то мог бы найти там еще больше восторгов в адрес католичества.

О. Андрей пишет: "Взгляд, лишенный крайностей, присущ и тем людям, чьи имена были наиболее авторитетны в русских духовных академиях 70-80-х годов". Судя по вышеприведенному высказыванию, для о. Андрея одна крайность - это вера в то, что спасение только в Православной Церкви, вера всех святых отцов Церкви, вера, закрепленная в Символе веры и вероучительных - "символических" - книгах, обязательных для каждого православного христианина. Эту веру о. Андрей считает крайностью, т.е. уже не правоверием (вспомним изречения св. отцов: "Всякая крайность - от демонов", и слова, брошенные как бы вскользь о. Андреем, предстанут перед нами в самом мрачном смысле). Другая крайность - это учение о том, что все конфессии одинаково спасительны. О. Андрей видит в таком учении крайность, а мы - не крайность, а теософско-гностическую ересь. И наконец, среднее компромиссное учение о том, что полнота благодати находится в Православной Церкви, но за ее пределами благодать не исчезает, а постепенно, по мере отдаления конфессий и сект от Церкви, оскудевает. Нам кажется, что главная ошибка этого последнего взгляда состоит, во-первых, в том, что Церковь - не конструкция, а живой организм - это мистическое Тело Христа Спасителя. Отсеченная часть тела перестает быть живой тканью, она тотчас начинает разлагаться и гнить. Близость к живому не делает мертвого живым, формальное сходство с Православием не может сделать отпавшую общину вторым Телом Христа. Христос - Глава Церкви, поэтому Церковь в своей софийной сущности, как обитель Божественной Премудрости, совершенна. Шива изображается с несколькими сплетенными телами, у Христа Тело одно, ибо это Тело Абсолюта, наполняющего собой все.

Во-вторых, ошибка заключается в том, что слово "благодать" употребляется не в православном значении, а в отрыве от Живого Бога, как эманирующая, подобно свету, безликая энергия. Между тем благодать соединена с Существом Бога неразрывно и неслиянно. Благодать предвечна и абсолютна, как само Божество. Между Существом Бога и благодатью нет ни физических, ни иных расстояний, поэтому учение об ущербной благодати при его богословском раскрытии влечет за собой вывод о разделении и ущербности самого Божества. Один из эфиопских царей придумал необычайный вид мучительной казни: труп привязывали к пленнику, и мертвый своим ядом убивал живого. Теперь экуменизм пытается доказать обратное: надо привязать живого к мертвым во имя гуманности и любви. Но, увы, трупы от этого не оживут.

Софиологи хотят вытеснить и заменить Христа другим существом - Софией; а в учении об угасающей благодати мы видим тенденцию заменить Христа - Истину и Жизнь - неизвестной Православию "угасающей благодатью". Учение об истечении, излучении, нисхождении Божества по ступеням имеет пантеистический характер. Католики учат о сотворенной благодати, как в свое время противники Григория Паламы. Как сотворенная сила, она ограничена, и действия ее локальны. Поэтому в католичестве могут существовать общины в форме союза (унии). Православная Церковь - это не союз, а совершенное единство, имеющее своим стержнем молитвенно-литургическое единство. Поэтому в Православной Церкви нет нескольких литургий регионального значения, а есть литургии общие для всего Православного мира. Поэтому в Православии нет и не может быть уний, а попытки западных инициаторов создать православие западного образца и обряда не могли привиться к телу Православия, они оказывались эфемерными (однодневными) образованиями, как росток, который не имеет под собой почвы.

О. Андрей пишет: "Вопрос о границах Церкви не относится к числу очевидных". Границы Церкви определяют вера в Церковь, общность в таинствах и иерархия как единая система. Этот вопрос не очевиден для того, кто не смог подчинить свой малый разум Великому разуму Церкви и поэтому растерял все ориентиры.

"Доходят ли межконфессиональные перегородки до неба", - продолжает о. Андрей. Догматы, которые разделили область света от области тьмы, - это божественное Откровение Церкви Бога о Себе Самом, это вид постоянной интеллектуальной феофании, свидетельствующей о присутствии Божества в Церкви, это вечная божественная истина, дающая человеку особое умственное нетление, а не перегородки на птичьей ферме между клетками петухов.

"Доходят ли они до неба?" Догматы - не "до неба", а "от неба". Если бы даже они были исторически сложившимся учением самой Церкви - ее отличительными свойствами - и тогда надо было бы основывать свой взгляд на словах Спасителя: "То, что вы (апостолы и их преемники - церковная иерархия) свяжете на земле, будет связано на небесах". Вопрос о. Андрея содержит в себе сомнение в единстве. небесной и земной Церкви.

Далее о. Андрей пишет, что любой ответ на вышепоставленный вопрос "налагает весьма серьезные нравственные обязательства на утверждающего". Для нас гораздо более серьезная нравственная обязанность - определить: соответствуют ли наши взгляды по этому вопросу учению свв. отцов или нет.

О. Андрей пишет: "Впрочем, хотя ни один богослов не знает полных границ Церкви (географических или арифметических, как числа членов, - непонятно. - Р.), все же их определяет каждый священник, решая вопрос о допуске к причастию". Неужели о. Андрей не знает или не понимает, что временное отстранение от причастия как церковная эпитимия - врачевство для согрешающего, средство для лучшего приготовления к причастию, а вовсе не анафема? Если христианин умирает под эпитимией, не успев причаститься (в случае смертельной опасности эпитимия снимается или откладывается), то он не лишается ни христианского погребения, ни заупокойного поминовения на литургии как член Церкви, а, наоборот, становится объектом особых забот и молитв со стороны духовника, наложившего на него эпитимию.

Далее он пишет: "В конце концов мы все отчасти в Церкви, а отчасти вне Церкви".