Ересь - интеллектуальный, догматический грех, мысленное тление, ложь рассудка, при которой освящение благодатью ума, а следовательно, и души - невозможно. Ум, верующий в ложь как в истину, противится действию благодати. Само спасение - это синергия благодати и человеческой воли, покорной благодати. Освящение ума возможно при синергии богословской истины, в которую включен ум, и благодати Божией, а эта синергия возможна лишь при наличии всецелой догматической правды, при включении своего малого разума в великий разум Церкви ("Церковь имеет ум Христов" [см.: 1 Кор. 2, 16]). Вера в ложь сочетает ум с ложью, поэтому исключает синергию сознания и благодати. Следовательно, ум еретика остается невозрожденным. На что же тогда действует благодать, что она освящает? Если душу без ума - то такой души не существует. Несколько отвлекаясь от нашего предмета, скажем, что даже безумие и сумасшествие - это не отсутствие ума в душе, а повреждение той пограничной области между душой и материей (телом), где происходит восприятие и усвоение внешней информации и ответная реакция организма на внешние раздражители, где образуется профористическое слово; безумие поражает не ум, а систему сигнальной связи - инструмент души.

Разговор о том, что в ереси существует благодать, а еретик не может воспринять ее, больше похож на сказку о лисе и аисте: еда стоит на столе, а гость остается голодным.

И вообще учение о частичной и неполной благодати вызывает недоумение. В день Пятидесятницы Церковь (в лице апостолов и учеников Христовых) получила ту полноту благодати, которая сделала ее единой с Церковью Небесной и дала право называться Телом Христа Спасителя. Неполным может быть, и в сущности всегда бывает, приобщение человека к благодати из-за его ограниченности, несовершенства и греховности. Но здесь не благодать несовершенна, а человек. Однако сама вечная жизнь является вечным восполнением благодатью несовершенства и ограниченности человека.

Если благодать частична, остаточна и скудна, то она и спасать может только частично, но такого частичного спасения Православная Церковь не знает и третьего состояния по смерти, кроме рая и ада, не признает. Если судить о действии благодати по внешнему фрагментарному сходству инославных конфессий с Православием, то получится представление о благодати как о некой материальной, но тонкой энергии, вроде какого-то эфирного электричества. Соблюдены определенные условия - заработала машина, и по проводам потекло электричество. Чем дальше конфессия и секта от Православия - тем хуже качество проводника и менее интенсивно напряжение тока. Здесь исключается Бог как Глава Церкви, здесь Церковь из живого, единого организма превращается в механизм, может быть, лучший среди других, но не единственный. Признание действенности совершающихся в различных конфессиях таинств по признаку их "сходства" с Церковью превращает мистику в магизм, так как магизм - это подчинение сущности форме.

Теософия говорит о том, что никакая религия не обладает полнотой истины, а только относительной истиной, - следовательно, уравнивает религии в их несовершенстве. И экуменизм, будучи частным случаем теософии, в своей радикальной форме говорит о том, что ни одна религия не совершенна, поэтому конфессии должны учиться друг у друга; а в "либерально-половинчатой" форме он допускает, что определенные конфессии имеют некое преимущество (в том числе православные, участвующие в экуменическом движении, считают, конечно, что Православие - высшая форма христианства).

Если предположить, что это действительно так и различие между Православием и инославием заключается в большей или меньшей степени действия благодати, то вся история Церкви до XX века представляет собой или недоразумение, или вопиющий грех против любви. Разве возможно произносить анафему на еретиков из-за того, что в них меньше действует благодать? Однако допустить такое понимание - значит отказаться от самого понятия Церкви как мистического Тела Иисуса Христа Спасителя и превратить ее в человеческое общество, вроде клуба, партии или ассоциации.

Если возможно спасение в других конфессиях, то анафема, произнесенная Церковью на еретиков и повторяемая ежегодно в неделю Православия, больше походит на братоубийство. Почему древняя Церковь отсекала еретиков от своего тела, как гангренозные члены? Неужели она имела меньше любви, чем современные экуменисты? Апостол любви Иоанн Богослов запрещал христианам вводить в свой дом еретиков и даже приветствовать их (см.: 2 Ин. 10), а ведь он был любимым учеником Христа Спасителя. Значит, христианская любовь есть нечто иное, нежели либеральный индифферентизм к вере, который под видом любви прячет свое безразличие к истине.

Величайший из преподобных - Антоний Великий - вышел из пустыни, чтобы обличить арианскую ересь. Святитель Николай проявил особую ревность о Православии на I Вселенском Соборе. Можете ли вы представить экуменическое собрание, на котором Святитель Николай и Арий, взявшись за руки, скандируют экуменические лозунги и заявляют, что надо больше обращать внимания на то, что соединяет, а не на то, что разъединяет?

Первоверховный апостол Петр поразил насмерть своей молитвой гностика Симона Волхва. Как переносит такой поступок первоверховного апостола "нежная" душа экумениста-либерала, с умилением наблюдающего за ритуальными плясками язычников-шаманов во время экуменических съездов?!

Если в Церкви полнота благодати, а в ереси частичная благодать, то получается, что благодать разделилась и б!ольшая благодать предает анафеме меньшую. А ведь церковная анафема - это образ и символ Страшного Суда.

Затем перед нами встает еще один недоуменный вопрос - зачем дана инославным конфессиям "неполная, частичная благодать": если не для спасения, то, значит, для большего осуждения? Тогда она превращается в наказание Божие, тогда язычникам будет лучше, чем инославным, которые гибнут с такой "благодатью". Церковь одинаково почитает мучеников, принявших смерть как за отказ принести жертву идолам, так и за отказ перейти в инославие, скажем, в форме унии. При этом она не учитывает, какую религию примет отступник от Православия, ибо он все равно - отступник; ведь грех самоубийцы одинаково страшен независимо от того, отравился он, повесился или бросился со скалы.

Вопрос можно поставить еще и так: являются ли инославные вообще христианами? Если христианство означает веру в Христа Спасителя, то они христиане. А если под христианством понимать мистическое отображение образа Христа в душе человека и общение с Духом Святым, то это возможно только в Православной Церкви. Некоторые утверждают, что монофизитство - ересь, так как оно было осуждено на IV Вселенском Соборе, а католичество нельзя назвать ересью, так как отпадение Римского патриархата произошло после Вселенских Соборов, и поэтому, дескать, вопрос остается открытым. Этот довод кажется нам ошеломляющим. Ведь протестантизм возник еще позже, значит, согласно такой логике, протестанты не еретики. А такие сектантские организации, как "свидетели Иеговы", "Армия спасения", в метриках которых указан XIX век, а секта "Христос - космонавт" - порождение XX века - значит тоже не ереси, потому что Вселенские Соборы не могли предать их учение анафеме?! Что же касается конкретно католичества, то в соборных постановлениях неоднократно повторялось запрещение изменять Символ Веры как основу догматического единства. Уже в этом католицизм противопоставил себя Вселенской Церкви. На православных Соборах и совещаниях Восточных Патриархов католицизм назван латинской ересью и папизмом. (См., например, «Окружное Послание Единой Святой, Соборной и Апостольской Церкви ко всем православным христианам» 1848 года, подписанное Восточными Патриархами и их Синодами.)

Мы считаем, что учение об "относительной благодати" влечет за собой учение об относительном спасении (то есть вариант католического учения о чистилище, осужденного Церковью).

Совершаются ли Таинства в инославных конфессиях? Если да, то это будут странные Таинства, которые не спасают. Неусвоенное человеком Таинство не приближает, а отдаляет его от Бога, может служить, скорее, предвестием будущего наказания.