И вот если душа неревностно хранилась ото всего страстного, жила рассеянно, раздвоенно, только малой частичкой сердца чтила жениха, то как ей удержаться от сладостных позывов на прошлое? И вот она томится и млеет, шатается, как пьяная, колеблется меж двух тяготений… И если решительно не опомнится, не отвергнется этого гибельного двоедушия, то скоро, будто бы «сама того не желая», забудет запереть дверь, а затем как бы «помимо воли» окажется в руках соблазнителей и опять, как бы «не имея сил противиться», уже и отдастся греху, а затем, отчаявшись в исправлении, «махнув рукой» на свое спасение и избавление, без удержу, как умалишенная, будет пить и пить тошнотворную сладость, уже даже не ради удовольствия, а может, и с какой-то сатанинской злостью и ненавистью к добру, в противность всему здравому и благостному. Будет пить и пить этот грех до дурноты, до рвоты, боясь перестать, боясь мук раскаяния, боясь протрезветь и увидеть свое жуткое, обезображенное лицо. Нет, душа! Тебе надо вовремя опомниться, уже теперь же спохватиться, испугаться! Как только увидела в себе начало заигрывания с грехом, эти жесты, взгляды, помедливания, выдающие кокетничание с соблазном,– так поднимай тревогу, зови помощь: «Скорее, скорее: огонь в доме!».

Но как часто душа не то что заигрывает со смертью, а уже почти согласна пасть во все бездны зла, даже готова дать согласие на самый страшный грех, готова изобретать новые и новые падения, чуть ли не сама становится советчиком диаволу, уже стоит лицом к лицу с соблазнителем и улыбается ему; но вот еще срывается с уст едва слышное: «Не остави, Господи, не остави погибнуть мя до конца в безумии моем…». И даже от этих слов – маленьких, слабых, едва движущихся – исходит пламя, разлетаются искры и гонят смерть, не дают ей сделать последний прыжок к оцепеневшей жертве, схватить, унести в свое логово. Вот так бредет душа по самому краю бездны. И как еще не оборвалась, как еще не полетела в самую пропасть? «Не остави, Господи…».

Сквозь кровлю109

Кровь, кровь, кровь… Нет Духа! Кровь! Она, она это все кричит, бьется, суетится. Когда же придет Дух, запретит крови, уймет эту бунтовщицу, эту истеричку? Когда она умолкнет, умирится, побежит тихим, кротким ручейком, не выходя из своих пределов? Но без подвига, без борьбы – не умолкнет! А как, как станет «подвизаться» расслабленный, прикованный давнишней болезнью к одру? Нет никаких сил, тело онемело, мышцы почти атрофировались от долгого бездеятельного лежания, само желание восстать – и оно уже угасает.

Остается разобрать кров дома, в котором Господь. С жалкими воплями войти к Нему так, как обычно никто не входил. Проникнуть через кров со своим полуживым «мертвецом» – воплями умирающей души, стонами, причитаниями – как только можешь; пусть с неживыми, только испускающими еще последние вздохи жизни чувствами, этими «бедными родственниками», чтобы любой ценой быть представленным пред лицем Господа – не «по чину», даже «дерзко», перескочив через все «приличия», без «порядка очереди», кричать о спасении: «Господи, исцели!», «Бог мой, исцели!», «Пес есмь аз, струп, язва, червь, наполовину раздавленный, но исцели!».

Ключ, отворяющий внутреннюю жизнь

Очень важную истину открыл мне святой Феофан Затворник: все я недоумевал, как собрать мысли, как перестать развлекаться и расточаться на разные глупые мечтания. Оказывается, необходимы три главных приема. Первый – постоянно хранить чувство присутствия Божия, что Господь близ, что Он тебя всего видит, что Он совсем рядом. «В сем памятовании надо всячески укрепиться до того, чтобы оно было неотходно от внимания. Бог везде есть и всегда с нами, и при нас, и в нас есть. Но мы не всегда с Ним бываем, ибо не помним о Нем и, потому что не помним, позволяем себе много такого, чего не позволили бы, если бы помнили. Возьмите на себя труд навыкать этой памяти. Тут ничего особенного не требуется, только намерение принять и напрягаться помнить, что Господь в Вас есть, и близ есть, и смотрит на Вас и в Вас так же зорко, как кто смотрел бы Вам в глаза. Что бы Вы ни делали, все помните, что Господь близ и смотрит. Станете трудиться навыкать сему и привыкнете и, как только привыкнете или еще только мало-мало навыкать станете, увидите, какое спасительное действие происходит от этого в душе. Не забывайте только, что память о Боге надо иметь не как о всякой другой вещи, но соединять ее со страхом Божиим и благоговеинством. Благоговейными люди все от этого бывают»110.

«Мысли ума нашего все обращены на земное, и никак не подымешь их к небу. Предмет их – суетное, чувственное, грешное. Видали вы, как туман стелется по долине? Вот это точный образ мыслей наших. Все они ползают и стелются по земле. Но, кроме этой низкоходности, они еще бурлят непрестанно, не стоят на одном, толкутся, как туча комарей летом. Между тем они не остаются без действия.

Нет, под ними лежит сердце, и от них в сие сердце непрестанно падают удары и производят соответственное себе действие. Какая мысль, такое и движение сердца. Отсюда то радость, то досада, то зависть, то страх, то надежда, то самоуверенность, то отчаяние – одно за другим возникают в сердце. Остановки нет, и порядка никакого, так же как и в мыслях. Сердце непрестанно дрожит от чувств, как осинов лист.

И на этом дело не останавливается. Мысль с чувством всегда рождает желание, более или менее сильное. Под мятущимися мыслями и чувствами беспорядочно мятутся и желания: то приобресть, другое бросить; одному подоброхотствовать, другому отомстить; то бежать от всех, то выступить на средину и действовать; в одном послушаться, а в другом поставить на своем, и прочее, и прочее, и прочее. Не то чтобы все это исполнялось, но загадки – то на то, то на другое – непрестанно роятся в душе. (Присмотрите за собою, когда, например, сидите Вы за работою; все это увидите происходящим в себе, как на сцене.)

Так вот какое у нас нестроение и смятение внутри. От него нестроение и в жизни, и мрак какой-то вокруг. И не ждите порядочной жизни, пока не уничтожите этого внутреннего нестроения. Оно и само по себе много зла причиняет, но особенно оно недоброкачественно потому, что к нему подседают бесы, и крутят, и мутят там внутри еще более, направляя все на зло нам и на нашу пагубу»111.

«Если бы для исправления нашей внутренней жизни достаточно было захотеть и все бы там явилось в наилучшем виде, или дать слово и за словом тотчас явилось бы и дело, то Вам более не о чем было бы и хлопотать… Но таков уж закон нравственно-свободной жизни, наипаче в существе поврежденном, что и твердая решимость есть, и благодатная помощь готова, а все же надо напрягаться и бороться, и прежде всего – с самим собою. Требуется и предлежит усиленный труд над собою, над своим внутренним,– труд и усилие, обращенные на то, чтобы царствующее внутри нестроение уничтожить и вместо него водворить порядок и строй, за чем последует внутренний мир и постоянное обрадовательное состояние сердца. Внутри нестроение: это вы опытно знаете. Его надо уничтожить: этого вы хотите, на это решились. Беритесь же прямо за устранение причины сего нестроения. Причина нестроения та, что дух наш потерял сродную ему точку опоры. Опора его в Боге.