Ум наш - образ Отца; слово наше (непроизнесенное слово мы обыкновенно называем мыслью) - образ Сына; дух - образ Святаго Духа. Как в Троице-Боге Три Лица неслитно и нераздельно составляют одно Божественное Существо, так в троице-человеке три лица составляют одно существо, не смешиваясь между собою, не сливаясь в одно лицо, не разделяясь на три существа.

Ум наш родил и не престает рождать мысль; мысль, родившись, не престает снова рождаться, и вместе с тем пребывает рожденною, сокровенною в уме.

Ум без мысли существовать не может, и мысль - без ума. Начало одного непременно есть и начало другой; существование ума есть непременно и существование мысли.

Точно так же дух наш исходит от ума и содействует мысли. Потому-то всякая мысль имеет свой дух, всякий образ мыслей имеет свой отдельный дух, всякая книга имеет свой собственный дух.

Не может мысль быть без духа; существование одной непременно сопутствуется существованием другого. В существовании того и другого является существование ума.

Что дух человека? - Совокупность сердечных чувств, принадлежащих душе словесной и бессмертной, чуждых душам скотов и зверей.

Сердце человека отличается от сердца животных духом своим. Сердца животных имеют ощущения, зависящие от крови и нервов, не имеют ощущения духовного - этой черты Божественного образа, исключительной принадлежности человека.

Нравственная сила человека - дух его.

Наш ум, слово и дух, по единовременности своего начала и по своим взаимным отношениям, служат образом Отца, Сына и Святаго Духа, совечных, собезначальных, равночестных, единоестественных" (Св. Игнатий Брянчанинов. О образе и подобии Божиих в человеке. Аскетические опыты, т. 2. - М., 1998, с. 129-131).

"Человек не может быть без мыслей и чувствований. Мысли и чувствования служат признаком жизни человека. Если б они прекратились на какое-либо время, то это было бы вместе прекращением человеческой жизни, человеческого существования" (Св. Игнатий Брянчанинов. Приношение современному монашеству. - СПб., 1905).

[6] "…Уже тогда я умел сосать, успокаивался от телесного удовольствия, плакал от телесных неудобств - пока это было все. Затем я начал и смеяться, сначала во сне, потом и бодрствуя. Так рассказывали мне обо мне, и я верю этому, потому что то же я видел и у других младенцев: сам себя в это время я не помню. И вот постепенно я стал понимать, где я; хотел объяснить свои желания тем, кто бы их выполнил, и не мог, потому что желания мои были во мне, а окружающие вне меня, и никаким внешним чувством не могли они войти в мою душу. Я барахтался и кричал, выражая немногочисленными знаками, какими мог и насколько мог, нечто подобное моим желаниям - но знаки эти не выражали моих желаний" (Блаженный Августин. Исповедь. Кн. 1, гл. 6. - М., 1991).

[7] Пытаясь объяснить, как строятся первые детские фразы, ученые между прочим обнаружили, что процесс их построения не сводится к простому подражанию и не может быть описан как цепь условных рефлексов, не может быть объяснен с позиции рефлекторной теории; таким образом, механизмы этого процесса никак не могут быть аналогичными предполагаемым механизмам, при помощи которых происходит дрессировка животных (например, езда медведей на велосипеде и т.п.) (15).

[8] "Все расы людей, даже живущие разрозненно примитивные обитатели джунглей, звероподобные людоеды, проживавшие в течение столетий на островах, изолированных от всего мира, обладают полным и структурированным языком. Кажется, не существует примитивных, аморфных и несовершенных языков, таких, какие, как вероятно, можно было бы предположить, должны были бы наблюдаться в примитивных цивилизациях. Люди, не дошедшие до изобретения тканей, живущие под крышами из веток, не имеющие понятия о необходимости уединения, целенаправленно занимающиеся развратом и жарящие своих врагов на обед,…разговаривают друг с другом во время своих зверских праздников на языке не менее грамматически совершенном, чем греческий, и не менее плавном (bluent), чем французский" (С. Лангер, цит. по 27). Эта проблема обсуждается также в статье Н. Фрейзера "Происхождение языков". Поиск, № 43 (545), 20.10.99.

[9] Теоретически не исключен и, так сказать, особый механизм, обуславливающий появление сходства в речи человека и обезьян, при попытках обучения их человеческой речи - действие извне иного разумного начала. Думается, что преподобного Антония Великого вряд ли удивила бы обезьяна, говорящая на языке глухонемых. Подобных бесовских "фокусов" он видел за свою жизнь предостаточно (об этих механизмах см. ниже).