"Несгибаемый" Борис Николаевич оказывается невероятно стоек лишь тогда, когда речь идет о давлении на него самих россиян. Но не было ни одного случая, чтобы он хоть в чем-то не уступил давлению своих западных "друзей". Похоже, что в мировой табели о рангах пост, публично называемый "Президент Российской Федерации", тайно уже давно именуется как "наместник колонии Российская Федерация".

Но самое печальное в том, что наложение Президентом вето на законопроект может убавить стабильности в стране. Дело в том, что, согласно опросам общественного мнения, в течение уже многих лет только два общественных института пользуются стабильным доверием россиян: армия и Православная Церковь. Число людей, испытывающих к ним доверие, стабильно превышает 50 процентов и весьма значительно превосходит уровень доверия к Президенту, правительству или к Думе. Тем не менее в течение июля Президент совершил жесты, которые вносят напряженность в его отношения как с армией, так и с Церковью.

Перспектива увольнения 500 000 человек вряд ли прибавила симпатий к Президенту в глазах офицеров. И беспрецедентно жесткий тон обращения генерала Рохлина - это очень тревожный знак.

А вето на законопроект о свободе совести обновляет негативное отношение к Президенту у тех православных, у которых оно уже было, и политизирует тех, кто прежде не считал нужным как-то ориентироваться в политике. Вопросы приватизации мало интересуют религиозных людей, но здесь оказались затронуты и авторитет Патриарха, и престиж самой Церкви. Президент в глазах общества предстал как покровитель сект.

Наконец, для меня был удивителен не то что жесткий, а просто неуважительный тон обращения Президента к парламенту. Органу, который разрабатывает и принимает законы, Президент пишет о том, что "система российского законодательства серьезно расшатана непродуманным и хаотичным законотворчеством". Для года, который сам Президент объявил годом примирения и согласия, это вряд ли подходящая интонация при разговоре с парламентом. Кроме того, во всем восьмистраничном президентском послании нет ни одного позитивного предложения, не предложено ни одной формулировки взамен отвергаемых. Только "противоречит" и "убрать". Значит, на отношения парламента и Президента легла еще одна тень. Осенью Дума вернется к обсуждению закона и, скорее всего, наберет достаточно голосов, чтобы преодолеть президентское вето. Какова тогда будет реакция Президента?

Церковь не желает никаких потрясений. И поэтому меня беспокоит поступок Президента, который нельзя назвать ни юридически продуманным, ни политически взвешенным.

Главное же, что в ходе дискуссии выяснилось такое расхождение мнений, что стало понятно: спор зашел не о правах сект, а о праве России не быть колонией. Церковь, конечно, выступает за самодержавную Россию. Самодержавную не в смысле "монархическую", а в смысле самоуправляющуюся (слово самодержавие - калька с греческого слова автократия - вообще никогда не означало ничего другого). Этим летом самодержавные орлы вернулись на башни Исторического музея на Красной площади. Но над Кремлем и президентским дворцом еще царят звезды. Я бы хотел, чтобы в Кремле жил самодержец, а не наместник.

P. S. Личное местоимение первого лица в последней фразе означает, что все те места в статье, которые можно счесть политическими, являются выражением только моего личного восприятия сложившейся ситуации, а не официальным мнением Московской Патриархии.

P.P.S. 9 июня этого года Национальное собрание Армении приняло закон "О свободе совести и религиозных организациях". В законе традиционной религией именуется Армянская Апостольская Церковь, что, в частности, означает, что "официальное освещение вероисповедания Армянской Апостольской Церкви через средства массовой информации или во время массовых мероприятий может осуществляться только с одобрения Армянской Апостольской Церкви". Преподавание религии в государственных школах разрешается только на основании вероисповедания Армянской Церкви и осуществляется оно только учителями, подготовленными самой Церковью.

Интересно, почему депутат Старовойтова, столь активно выступающая против российского закона, не возмущается принятием гораздо более жесткого закона в любимой ею Армении?

Еще несколько лет назад, когда в Армении впервые был принят закон, ограничивающий деятельность иностранных миссионеров и предоставляющий преимущество национальной церкви, я спросил одного армянского парламентария, как удалось убедить все ветви власти согласиться с таким законом, о котором православная Россия не может даже мечтать. Он ответил кратко: "Просто мы, армяне, слишком маленький народ, чтобы позволять себя разделять еще и по религиозному признаку". Что ж, нас, русских, кажется, еще слишком много...

Если директором был я