Особенно любимым занятием слепого старца была Иисусова молитва. В ней он находил всю отраду своей жизни. Как часто бывало, что ему по целым дням не приносили пищи. Забывали его, как не существующего. Старец никогда не обижался. Он питался больше от Иисусовой молитвы и всегда был спокоен. Припоминаю, как однажды я услышал, что в дверь моей келии будто кто царапал. Кошка? У нас их не было. Открываю: стоит слепой старец отец Прокопий, в руках держит маленький деревянный ящичек — не то чемодан, не то еще что. Трудно было определить, что это за предмет. «Я принес тебе вот это, пусть постоит». Это было все богатство старца. Ящичек долго стоял под моей койкой, а когда старца не стало и ящичек открыли, то там оказалось... несколько рваных книжечек, потертый бумажник без денег и разбитые очки...

Кто больше знал отца Прокопия, говорили, что прошлая его жизнь была неимоверно тяжела. И, видимо, удары этой тяжелой жизни, как молотком, ковали душу угодника Божия. Оттого и нрав его стал таким кротким и покорным, оттого он и лишился зрения, что много плакал.

О мой дорогой читатель, возблагодарим Господа, что Он дал нам с тобой видеть красоту Его творения. Видеть дорогие лица близких людей, видеть бесконечно красивое звездное небо, усеянное миллионами светил. Видеть на земле малую былинку, цветочек, так мудро и прекрасно созданные. Да используй же этот дар зрения во славу Божию! Не взирай на соблазнительные вещи и предметы, которые препятствуют тебе спасаться. Не читай соблазнительных историй, которые замусоривают твой ум. Взирай лучше на красоту Божия творения и разгорайся любовию к своему Творцу. Как мы с тобой счастливы, видя дорогой для нас с тобой сладчайший образ нашего Господа, пришедшего на землю во плоти. Как счастливы, что видим Его святых рабов, украшенных красотой смирения, кротости, нежности, целомудрия, любви. «Слава Тебе, показавшему нам свет!» — будем говорить от души, когда тихая заря светлого дня загорается на востоке. «Слава Тебе, милосердный Господи, даровавший нам зрение!» — будем повторять, когда каждое утро открываем свои очи на новый возродившийся день...

О милый друг, да не будем никогда забывать еще о свете невечернем, который открывается для каждого верующего человека за гранью смерти, чтобы нам не лишиться и его. Чтобы нам вечно зреть не только красоту дольнего земного мира, но и красоту Мира Горнего, где вечная красота сияет в смиренных лицах святых ангелов, всех святых, и видеть Красоту неизреченную, неописуемую — Самого Господа.

Вспоминаю, что отец Прокопий очень любил голубой цвет — цвет неба. Голубая лазурь — цвет Богородичных церковных облачений. Как старец любил надевать эти голубые облачения в Богородичные праздники! Даже коробочка, в которую старец клал свои очки, была у него голубого цвета. Все он любил голубое. А когда ему дали однажды маленькую иконочку Богоматери, где Она одета в голубую мантию, которая вся в звездочках, отец Прокопий заплакал.

И вот теперь он ничего не видел. Постоянная ночь в его темных очах, постоянный непроницаемый мрак всегда перед ним. И старец ни о чем так не скучал, как о голубом цвете. Ведь этот цвет зовет его к небу, напоминает ему о Боге, о горней жизни. И когда ему было очень тоскливо, скорбно на душе, он вставал с койки и все шарил, шарил на тумбочке, у святых икон, везде — искал Богоматерь в голубой мантии со звездочками, Которую он так горячо любил.

Еще старец сильно переживал за своих духовных чад, с которыми он теперь был разлучен телом. Он их не видел, не мог им сказать доброго слова. Не мог утешиться встречей с ними. Он был совсем-совсем одинок теперь да в постоянной тьме. Бывало, тихонечко подкрадешься к его двери (жили мы недалеко друг от друга) — дверь открыта. Смотришь — старец сидит на своей койке и утирает слезы. Одинокий, слабенький, слепенький. Жалко-жалко его станет. И уходить-то обратно неохота, так и тянет подойти к нему да чем-нибудь развлечь его. «Батюшка, да что ты все плачешь?» А он смутится от неожиданности: думал, что никто его не видит. «Да так,— скажет,— вот вспомнил своих (а свои-то у него — это духовные дети), вспомнил о них да и взгрустнул. Где они сейчас, в каком краю, в какой беде, кто их пожалеет, кто их защитит, кто их оградит от падения и соблазна? Вот я вспомнил о них, и сердце мое обливается кровью. Ведь как трудно теперь им спасаться, как тяжело! Везде над ними смеются, везде глумятся, а то и обидят горько. Вот мне и скорбно о них, и жалко их сильно». И старец снова заплачет своими старческими слезами.

Отец Прокопий готов был на все, чтобы только помочь своим духовным чадам. Но он был совсем слабенький. Одно сильное средство оставалось при нем — его всемощная пастырская молитва. И он молился...

Крест пастырский...

***

Стояла осенняя ночь. Лил дождь. В окно дома, где жил священник, постучали: «Отец, отец, открой!». Приехали за батюшкой причастить умирающую старушку. Он быстро собрался и поехал. Добравшись до места, он причастил умирающую, утешил, ободрил и собрался обратно. Но обратно пришлось идти пешком. Подводу умышленно не дали: «Дойдешь и так, не маленький». И батюшка пошел. Почти всю ночь шел. Лил дождь. Он вяз в грязи и промок до костей. Еле-еле добрался до дому. И когда на следующий день за ним приехали хоронить ту бабушку, то отпевать было некому. К вечеру все увидели, как два гроба принесли в церковь...

«Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец» (Ин. 10, 11). Да, тяжел крест пастырский!