Особенная небрежность проявляется в чтении вечерних молитв. Часто их прочитывают не полностью, а то и вообще не читают. «Вот я, батюшка, устану днем, приду с работы и немножечко прилягу отдохнуть; думаю: отдохну немного, потом встану и помолюсь — да и просплю до самого утра и совсем ничего не прочту»,— так вот обычно говорят неопытные души. Слушаются врага. «А ты передохни,— шепчет он в ухо,— ведь устала, что ты так себя убиваешь, ведь и так больная да слабая. Ляг, полчасика отдохни, а потом со свежей головой и помолишься лучше».

Вот нашелся какой доброжелатель-то! Вот добряк! Как сильно заботится о нашем здоровье, как жалеет-то нас. Ах, окаянный обманщик! А ему-то ведь только и надо, чтобы сделали по его воле. Это ему радость, веселие...

«И правда,— думает лентяйка,— что это я так уж стараюсь, не как другие. Полежу немножечко, а потом и помолюсь». А бес-то, бес-то радуется! Прыгает, скачет, как на празднике: «Моя воля, моя воля...»

Особенным качеством отца Павлина было тихое состояние духа. Какая-то благодатная, ангельская тишина всегда окружала его. Вот идет он мне навстречу, и еще далеко, а уже на душе делается тихо, мирно, спокойно. Будто он весь был овеян каким-то особым мирным благодатным воздухом, и одно его появление проливало на мятущееся сердце успокоение и мир. Этот дар дается не всем старцам. А вот отец Павлин его имел от Господа.

Именно теперь, в наши буйные дни, как нам нужны такие мирные люди, как нам нужны мир, тишина, спокойствие! Вот одна раба Божия волнуется о своей работе, что там неспокойно, не так, как ей хочется. Другая — не видит мира в своей семье, со своей родной сестрой, с матерью, отцом, братом. Третья беспокоится о плохом своем здоровье: что-то стали болеть голова, желудок, сердце, душа. А четвертая вообще не поймет, что с ней творится. Все будто у нее болит, все ноет, все ее тревожит, все нервирует, всеми она недовольна, все ее обижают, никто ее не любит, все ей колдуют, хотят только именно ей одной зло причинить, и, Боже Ты мой, так без конца! Спрашивается, что нужно этим душам? Мир, тишину духа, успокоение сердца. Такое благодатное состояние нужно, которое бы дало душе покой, твердость, незыблемость.

Если говорить определенно, то такое спокойствие духа дается людям смиренным, кротким и надеющимся на Господа. Слышите вы, как у святой раки Преподобного Сергия Господь терпеливо и нежно повторяет одно и то же: «...научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим» (Мф. 11, 29)?

Слышим, конечно, и очень часто слышим. Но слова эти летят мимо наших ушей, а вернее, мимо нашего сердца, и мы опять не учимся от Господа смирению, не учимся кротости. А потому и не имеем до сих пор спокойного душевного состояния.

О, какое это великое богатство! Какое oгромное благодатное сокровище — мирный, тихий дух, невозмутимое состояние духа! Святые отцы говорят, что мирная душа подобна светлому глубокому озеру, которое, сколько ни бросай в него камней, сколько ни возмущай его, чуть-чуть восколеблется, погрузит в свою глубину камень, и опять — полное спокойствие, тишина. Как бы я хотел, мой милый друг, чтобы душа твоя обогатилась этим мирным духом, чтобы она вкусила сладость полного спокойствия и благодатной тишины, вопреки окружающему нас постоянному беспокойству, немирности, какому-то расстройству жизни, всех дел, какой-то безумной спешке, смятению духа.

Как тихое светлое солнце распространяет свои благодатные лучи на всех и вся, так и мирный тихий дух отца Павлина вносил везде спокойствие и благодатную тишину. И каждому хотелось как можно дольше побыть около него, послушать его простые слова, посидеть у его ног.

Были и другие добродетели у отца Павлина. Их было очень много в его святой душе, но я смею указать на основные. Любил старец что-либо обязательно дать человеку, пусть совсем незнакомому, а все-таки дать ему что-либо. Это была прямо болезнь старца Божия. Иной человек норовит обязательно чего-нибудь стянуть, украсть, взять, похитить. Иначе он не может жить, если чего не возьмет, не стащит, не сунет в свой карман. Пусть даже и вещь-то совсем ему не нужную. Но ему обязательно хочется это взять, непременно стянуть, иначе он не успокоится, иначе он заболеет, если не возьмет. Есть такие люди. Несчастные они, больные, достойные большого сожаления. А вот отец Павлин — другое. Совсем обратное; он «страдал болезнью» — отдать, непременно что-либо «сунуть» человеку, дать ему какую-нибудь вещь, чем-то сделать ему приятное.

Ну, вот, к примеру, он сидит за трапезой в братской столовой. Все кушают, что каждому подают. Суп, кашу, чай, сахар, иногда летом фрукты. Вот рядом с отцом Павлином сидит молодой иеромонах. Подали чай. Иеромонах, как и все почти делают, бросил свои три кусочка сахару в кружку с чаем, размешал и пьет. Смотрит — под его носом еще лежат три кусочка сахару. Откуда? Кто принес? Кто положил? Оглядывается, недоумевает. Отец же Павлин и виду не подает, сидит и пьет свой будто сладкий чай. А потом повернется к брату да тихонечко и намекнет: «А что это ты, братец, без сахару-то пьешь? Постишься?..»

Или вот идет он, согнувшись, из храма по дороге, встречается ему послушник: «Батюшка, благословите»,— и протягивает сложенные руки. Отец Павлин благословляет и идет дальше. Послушник смотрит: что за чудо — в руках у него «откуда ни возьмись» три красивых конфетки. Как это старец ухитрился и благословить, и еще конфеты дать? Это уже его тайна. Значит, он заранее, увидев издали идущего послушника, полез в карман, достал конфеты, которые ему дала встречная старушка помянуть усопшую, и вот, благословляя, сунул их молодому брату, чтобы он не унывал, а немного развлекся этими гостинцами.

Любил старчик дать от всего любящего сердца. Дать все, что только мог.