Муки эти ослабевали и прекращались только лишь после исповеди и причащения Святых Христовых Тайн по молитвам высокопреосвященнейшего Антония.

И только по обещанию и молитвам Преподобного Серафима Мотовилов дождался исцеления...

Есть среди нас и такие, которые, не подумав, скажут: «Ну, что это, сказка, да и все. Нет здесь ни капли правды. Все выдумка полная. И ничего путного нет». Можно говорить и так. Можно что угодно говорить, и даже посмеяться можно, что выдумали так ловко и искусно. А все-таки гееннские муки существуют, и они нисколько от наших суждений не уменьшаются, а даже еще более воспламеняются и разгораются.

Помнил отец Арефа о Страшном Суде Божием и о том, что неизменно предшествует этому Страшному Суду: помнил о неизбежной смерти своей. Ведь Страшный-то Суд и правда — когда он будет? Скоро, а может быть, и не очень скоро. А вот смерть-то может быть прямо завтра, а то и сейчас. Пошел человек, споткнулся, неловко упал и умер. А может быть, и совсем не пошел, а сидел на месте, и с ним неожиданно произошел приступ. Сердечник он. И вот приступ — и человека нет.

Тут уже никто не скажет, что смерти нет, что человек вечно будет жить и никогда не умрет. А впрочем, говорить все можно. Язык без костей. И пока мы живы, мы свободны: один говорит то, другой — другое, третий — третье. Ведь люди мы. Как мухи, жужжим каждый по-своему и летим, куда хотим, особенно по ветру — куда он дует.

Но закон Божий неизменен, непреложен. Нерушим и... неотвратим. Есть Страшный Суд и есть страшная смерть. Отец Арефа помнил и о том, и о другом и особенно ждал последнюю — смерть. Она всегда рядом с человеком, как в народной пословице говорится: «Смерть не за горами, а за плечами...»

А ты, мой дорогой и милый читатель, как относишься к этим великим вещам — смерти, Страшному Суду и вечным мукам? Может быть, и в твоем уме тоже копошится недоумение и, как червь, подтачивает твою веру? Может быть, и ты незаметно для себя думаешь: где там Страшный Суд и где там вечные муки? Может, совсем о смерти своей забываешь? А она так за тобой и ходит, так и тянется, как нитка за иголкой. Смерть-то мы в себе носим, в своем грешном и бренном теле. «Беззаконие рождает грех, а грех рождает смерть».

Примерно за год до смерти с отцом Арефой произошел удар на нервной почве. Когда пришли в его келию, он лежал совсем недвижим и не подавал никаких признаков жизни. Доктор поставил диагноз — двусторонний паралич и сказал, что старец вряд ли теперь выживет. Совсем его собрались хоронить, а он неожиданно стал вставать с постели, с палочкой передвигался из угла в угол, но на улицу не выходил. Правда, он долго не мог говорить, а все чего-то «брюмчал». Смотрит на тебя и пытается что-то сказать. А понять его совершенно было невозможно. Лаврский духовник каждую неделю причащал его Святых Христовых Тайн.

Всем показалось, что отец Арефа чуть ли не выздоровел. Он стал веселенький, светленький, выбирался посидеть на скамеечке, погреться под теплыми лучами солнца. Говорил совсем мало, все больше молчал. Когда с ним заговаривал кто из братии, он в ответ только как-то по-детски улыбался. И больше ничего. А о своей-то смерти он ни на минутку не забывал. Он ждал ее, как неизбежную гостью, не смущаясь и не ужасаясь.

Да, есть такая наука, которая выше всех земных наук. Это наука хорошо умереть. Умереть так, как бы встретить светлый праздник, ну, например, Пасху — Светлый радостный День. Много людей ученых, много людей славных, много богатых, много знатных — всяких много. А вот людей, которые умели бы правильно умереть, мужественно и бесстрашно встретиться со смертью,— таких очень и очень мало.

***

В бедной деревенской избушке сидит на скамейке старик и гребешком расчесывает волосы и бороду. "Мать,— обращается он к своей старухе,— дай-ка мне новую холщевую рубаху, что на смерть-то приготовила, да лапти новые принеси». А сам сидит и все чешет свою бороду гребенкой, на которой прядут лен.

В хату вбегает маленькая девочка, она зарумянилась от зимнего мороза. Девочка бросается прямо к деду и кричит ему в ухо: