Для спиритуалистов Древней Греции материя была гробницей – тело–могила (soma–s?ma), – говорил Платон, – от которой следовало освободиться. Я уже не говорю о манихеях…

Библейское откровение открыло путь для науки и техники. Прежде всего оно наделило историю той сокрытой силой, которая оживляет ее уже две тысячи лет. Эта сила – понятие личности и свободы. В нашей православной традиции личность определяется через свободу и ответственность.

Я

Стремление к свободному и ответственному существованию личности явно становится закваской современной истории в Европе, в Америке, а ныне и в странах третьего мира.

Он

Все дело Ататюрка, было насыщено этим стремлением. Посмотрите хоти бы, что он сделал для освобождения женщины здесь, в этой стране, которая теперь стала моей страной.

Я

Как странно, что это стремление так часто сталкивается с недоверием или запретами со стороны Церквей!

Он

Церкви боялись Евангелия, и страх их был вполне оправдан. Христос же остался среди людей, Он оживотворил их историю без Церквей, иной раз вопреки им… С социализмом дело обстоит так же: в той мере, в какой он стремится к большей справедливости и большему соединению людей, он вырастает на евангельской закваске. Бедняк – это воплощение Христа…

Я

В последние годы некоторые французские историки–медиевисты открыли, что движения к евангельскому пауперизму в христианской Европе черпали свое вдохновение у греческих Отцов, говоривших о воплощении Христа в бедняке. Движения эти существовали и в византийском мире, как скажем, движение «зилотов» в Фессалониках. Что–то подобное происходило моментами и в русской революции, по крайней мере, в народе… Великое христианское пробуждение всякий раз наступало тогда, когда преодолевался разрыв между Церковью, обладательницей евхаристической тайны, и этим евангельским alter ego Церкви, каковым является мир, когда он оживотворен стремлением к свободе или к единению. Так было в Средние века со святым Франциском Ассизским, который обручился с госпожой Бедностью и обручился на виду у всех, как бы с вызовом богатым купцам его города, или со святым Григорием Паламой, который уже епископом Фессалоникийским возвращается к теме «зилотов», чтобы напомнить о социальной правде и залоить начало социологии духовного единения. Так было в начале нашего века с большими религиозными философами, французами и русскими, с Пеги, с Бердяевым… 3атем пришел Иоанн XXIII… Он

И Павел VI, не забудьте. Его энциклика Populorum progressio в моих глазах приобрела значение, которое я назвал бы «космо–историческим». Церковь и христианство должны соединиться ныне ради нового периода – славного, но требующего смирения – в истории христианства. Наука стучится в двери неизвестного, но смыслом его наделяет не она. Смысл – это Воскресение, которое таит в себе Евхаристия. Человечество ищет единства, но оно избавится от насилия и однообразия на этом пути тогда, когда станет уважать неповторимость каждой личности, оригинальность каждого народа. И примером, закваской этого единства может быть лишь Церковь – по образу Пресвятой Троицы. Современный человек стремится к свободе и ответственности, но содержание этой свободы он обретает лишь в любви, которая, чтобы победить смерть, должна питать себя Евхаристией…

Я