Olivier Clément

Я знаю, что Судья – это в то же время и Защитник. «Горсть песку в необъятном море – вот что такое грех всей плоти в сравнении с милосердием Божиим», – говорит святой Исаак, и единственный настоящий грех для него состоит в невнимании к Воскресению Господа, которое в силу крещения становится и нашим воскресением. Самое главное, говорит он, это прислушаться всем своим существом к «радости любви Христовой; что такое геена перед благодатью Воскресения»?

Он

Ориген считал, как вы знаете, что в самом конце, пройдя через зоны и бездны, все души обратятся к Богу. Каждая из душ познает, что самое крайнее зло н может ее насытить, ибо бесконечен лишь один Бог…

Я

Это верно, ведь во зле иногда ощущается как бы обращенный вспять поиск бесконечного.

Он

Церковь осудила Оригена. Всеобщее спасение не дается с автоматической достоверностью. Но величайшие святые молились о том, чтобы все были спасены. Молитве нельзя ставить границ.

Я

И это один из самых важных эпизодов в истории Церкви, оригенизм был осужден как учение и усвоен и ее духовной жизни. И это могло бы означать: к самым важным вещам богословие должно подходить не объективно умозрительно, но искать их разгадки в молитве.

Антоний Великий пожелал узнать, где пребывает он на своем духовном пути. И он вопросил Христа. Но Христос, воздав ему должное, сказал, что его опередил один сапожник из Александрии. Антоний спешит и Александрию и спрашивает сапожника.

«Я не делаю ничего особенного, – отвечает тот, – все, что я зарабатываю я делю на три части: одна для бедных, другая для Церкви, третья для меня».

«Но я–то оставил все, – говорит Антоний. – Нет, здесь что–то другое. Сам Христос меня к тебе послал, так скажи мне все».

«Хорошо, – отвечает сапожник, – когда я работаю, передо мной проходит большая толпа жителей Александрии. И я молюсь: Пусть будут все спасены, один я достоин осуждения…» Некоторые монахи сохранили эту молитву, передавая ее от поколения к поколению, и она дошла до наших дней. Но рождается она непроизвольно в сердце, уязвленном любовью Божией. Один русский юродивый во Христе, живший в прошлом веке, умирая, отказался войти в свет и даже заспорил с Богом: «Не войду, пока Ты не обещаешь мне, что все спасутся, что вся земля будет спасена».

Он

Уже апостол Павел хотел быть отлученным за своих братьев. Мученики молились о спасении своих палачей. И нам надлежит возвещать людям не ад, но победу Христа над адом.

Тема победного сошествия Христа в ад широко раскрыта в Писании: «Бог воскресил Его (Иисуса), расторгнув узы смерти: потому что ей невозможно было удержать Его», «Не оставлена душа Его в аде, и плоть Его не видела тления» (Деян 2.24–31). «Потому что и Христос, чтобы привести нас к Богу… был умерщвлен по плоти, но ожив духом, которым Он и находящимся в темнице духам, сойдя, проповедовал» (1 Пет 3.18–19). «А как дети причастны плоти и крови, то Он также воспринял оные, чтобы смертью лишит; силы имеющего державу смерти, то есть диавола (Евр 2.14). «… и был мертв, и се, жив во веки веко! аминь. И имею ключи ада и смерти» (Откр 1.18), а уже возвращает своих узников (Мф 27.52–53). «Boo шед на высоту, пленил плен и дал дары человеками А «восшел» что означает, как не то, что Он и нисходил прежде в преисподние места земли» (Еф 4.8–9), т. е. что традиционно символизирует ад. «Нисшедший, Он же есть и восшедший превыше всех небес, дабы наполнить все» (Еф 4.10), «дабы перед именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних» (Фил 2.10).

Православие сохранило это предание, в то время как Запад его утратил, если не считать народного средневекового искусства и некоторых интуиции Лютера. Образ Искупления на Западе – прежде всего Голгофа. На Востоке – это сошествие Христа в ад. Христос изрывает двери здешнего существования – или скорее несуществования – «жизни мертвой», по слову святого Григория Нисского, где царит разделение и тоска, Он попирает «разделителя» и протягивает руку первому Адаму. Человечество в падшем его уделе оказывается для живых, как и для мертвых, погруженным в ад как способ существования, ад, который Богом не сотворен, но который выражает разделение, разрушающее человека. Западное богословие, как заметил Ганс Урс фон Бальтазар, упустило одну очень важную пещь, не задумавшись достаточно серьезно над тем, от чего Бог искупил нас. Это от чего для православия

попросту ад. Христос, приняв безграничное одиночество смерти, дав душу Свою пленить цепями адского опыта, когда эти цепи при соприкосновении с Его божественной природой распались, приобщил жизни и свету ту сторону существования, над которой тяготеет мрак, смерть, одиночество.

Православная Церковь поставила эту столь простую достоверность в центр своей веры, своей литургической и мистической жизни: Христос, пройдя через царство вечной смерти, победил эту смерть, уничтожил ее, и заменил вечной жизнью. Вот почему она празднует Пасху с таким ликованием. Ликованием в каком–то смысле окончательным, ибо врата ада разбиты и останутся разбитымии – какими бы ни были превратности истории – до Второго Пришествия Господня. Церковь, будучи таинством Христа, уже победившего Сатану, есть то место где врата адовы более не замкнутся за человеком.

И весть об освобождении звучит с особой силой в ночь со Страстной Пятницы на Страстную Субботу:

Егда снизшел еси к смерти, Животе Бессмертный, тогда ад умертвил еси блистанием Божества. Егда ж и умершия от преисподних воскресил еси, вся силь небесныя взываху: Жизнодавче, Христе Боже наш слава Тебе.