Не раз я проходил вдоль древней римской стены или взбирался на нее. Она огромна, она тянется от холма к холму, теряясь на горизонте. Я думал о Великой Китайской Стене. Внезапно я понял, в чем их сходство: это не просто крепостной вал, это граница цивилизации. Это была, скажем, защита сердца цивилизации, которое в перспективе античного города, универсализированного Римом, – город городов, город совершенный, Urbs, Polis . Здесь происходит пересечение с библейской темой последнего града, нисходящего с неба, чтобы преобразить землю. Китайская Стена, возможно, но ограничивающая от моря до моря колоссальное пространство совершенного города, всецелого, вбирающего в себя все. Византийские историографы видели в самом существовании этого города «стену Александра», которая сдерживала орды Гога и Магога, силы хаоса – в смысле историческом, но прежде всего духовном…

Эта стена, об этом никогда не следует забывать, оградила Европу, дала ей возможность расцвести. Дважды она была покорена: Западом в 1204 году и Востоком в 1453 году. Запад, где все более утверждалась независимость человеческого и рационального, и мусульманский Восток, утверждавший, напротив, только божественное и трансцендентное,без воплощения – невольно объединились против богочеловеческого начала Византии.

Сегодня этот вал кажется прихотью природы, расселиной в скалах, горной складкой. Башни, потрескавшиеся от земетрясений, понемногу обваливаются дети протоптали свои тропинки… Византийской империи больше нет, она умерла.

Он

Несомненно, она должна была умереть для того, чтобы лик Вселенского патриархата стал иным, более чистым, более духовным, чтобы он оставался в центре Православия не в силу своей имперской мощи, но благодаря своему служению. Он сохранил нерушимой веру Семи Вселенских Соборов, три из которых состоялись в Константинополе. Это священное наследие веры он передал другим, осветив его лучами всю Центральную и Восточную Европу: славянским народам Балкан, румынам, всему пространству от Словакии до Кавказа и великому русскому народу. Так Константинополь стал Матерью Церквей. Свое наследие Вселенский патриархат сумел пронести через все оттоманское владычество, сделав Церковь ковчегом, спасшим язык и культуру христианского народа, регулярно собирая Соборы, отстоявшим между Реформацией и Римом уникальность Православия.

Я

В течение оттоманского периода Вселенский патриарх был одновременно духовным вождем и земным защитником перед лицом завоевателя христианских народов империи. Это происходило не без определенного отождествления патриархата с христианским эллинизмом, часто поощряемого в ущерб православным славянам. И не без некоторого смешения религиозного и политического:и когда турки в 1821 году казнили патриарха Григория V, они сочли его ответственным за восстание этнической общины разных частях империи.

Но Господь освободил патриархат от этих сомнительных привилегий. Ныне патриарх уже не второе лицо в государстве, как это было в византийской империи; он не «этнарх», несущий политико–религиозную ответственность за православный народ. Он – Вселенский патриарх, бескорыстно служащий единству всех православных и единству всех христиан.

Он

Византийская и Оттоманская империи умерли. Благодаря революции Ататюрка мы живем в светском государстве. Потому я выразил желание, чтобы трагические врата Фанара { Ворота, на которых в 1821 году был повешен патриарх Григорий V и которые с тех пор оставались закрытыми } были открыты, чтобы показать, что и эта страница окончательно перевернута.

В византийскую эпоху Константинопольская Церковь выработала и углубила правила веры. В оттоманскую эпоху она сохранила и передала последующим поколениям это наследие, порой задумываясь и находя новые определения, как в 1848 году, для тайн Церкви. Ныне роль его заключается в том, чтобы нести жизнь и разделять ее с другими, чтобы помочь всему православию нести живое свидетельство о неразделенной Церкви ради единства всех.

* * *

Я

Единственный раз, когда после эпохи патристики вера действительно обрела новую подлинную глубину, был период паламитского синтеза XIV века, провозглашенный и утвержденный соборами 1341 и 1351 годов. Это выражение имманентности и трасцендентности, это мышление, которое подобно сейсмографу сумело уловить глубиннейшие движения духа, эта онтология тайны, эта встреча в божественных энергиях личного и космического – во всем этом чувствуется интимное сходство с главной озабоченностью нашей эпохи (я не говорю о богословах, что в стороне от истории занимаются игрой в социологию или экзегетику). Все это было передано как тайный огонь – и союз между Востоком и Западом, которого вы добиваетесь сегодня, возможно придаст этому огню его историческое и даже космическое пространство!