Эту первоначальную прозрачность материи, материи этих вод, символически распахнутых Духу, замутил наш грех. Но вот она раскрывается в Деве–Матери, открывающей Слову плоть земли. Материя есть свет, говорит нынешняя наука. Свет, что стремится быть озаренным, а не разложенным. На фресках Богородица источает чистоту белизны. Я думаю об одном друге, прожившем десять лет на Патмосе, прислуживая отшельнику и в своем переводе византийской литургии именовавшем Богородицу «белейшая». Фрески напоминают, что неподалеку отсюда стояла

большая Влахернская церковь, где хранились ризы Матери Божией. И здесь Андрей, во Христе юродивый, увидел, как она простирала над городом слезный омофор своего заступничества. Луи Массиньон любил сопоставлять это явление с тем, которое предстало двум маленьким пастухам в Салетте.

Прихожане здесь в основном бедняки. Район, расположенный ниже Золотого Рога, промышленный, а выше, на холмах, сельский с его переплетением дорог, неэвклидова геометрия которых для меня никогда не поддавалась разгадке. Здесь я замечаю группу очень смуглых детей. Патриарх горстями раздает им маленькие свечки, чтобы они зажгли их в притворе перед иконами. Их ставят в большие круглые тарелки, полные песку.

В этой скромной церкви патриарх исполняет служение не только чтеца, но и псаломщика. Его голос низок и как бы очищен возрастом от всякого личного выражения. Молитва многих поколений потоком течет через этого человека – так словно древняя хвала струится через него.

Председатель общины – человек еще молодой, худой и породистый. «Болгарин, – говорит мне патриарх, – я охотно утвердил его председателем». Что касается смуглых детей, то это арабы из Антакии, древней Антиохии, турецкой территории после 1939 года. Там существует община, организованная мирянином, врачом, достойная Книги Деяний Апостолов. «Крестьянские семьи очень бедны, – продолжает он, – чтобы помочь их детям учиться, мы забрали их в Стамбул, где у нас достаточно места». Болгарин, арабы, француз – вот подлинная вселенскость православия. Я говорю об этом патриарху, и он развивает эту тему после того, как гости отведали по традиции лукума и свежей воды. В конце беседы он говорит о готовящемся всеправославном соборе, который станет решающим этапом в развитии православного самосознания, служащего единству всех христиан. То один, то другой прерывает его, задает вопросы, он возвращается к прерванному разговору, объясняет, затем долго переговаривается с одной женщиной, чье лицо представляет собой как бы воплощением народной мудрости.

Рядом с нами, на почетном месте сидит человек преклонных лет, с широким невозмутимым лицом. «Это турок, мусульманин, – объясняет мне патриарх. – Он любит бывать здесь. Я его хорошо знаю и люблю». Он разговаривает с ним по–турецки. Тот отвечает ему взглядом, полным человеческой теплоты.

Какие спокойные лица у этих арабских детей, какие огромные глаза, которые стали еще больше от напряженного внимания. Когда патриарх ласкает их, все личико ребенка оказывается в его большой ладони.

Однако апостольская благодать епископа, собирающая общину в Теле Воскресшего, осуществляет себя полностью лишь при совершении Евхаристии.

Он

По правилам Константинопольской Церкви патриарх служит божественную литургию семь раз в году: четыре раза в патриаршей церкви – на Рождество, на Торжество Православия, на Пасху и в день святого Андрея, три раза за пределами собора, в большой церкви Беоглу, в одном монастыре и на Халки. Все прочие воскресенья и праздники он участвует в литургии, оставаясь «на своем троне». Семь раз – это мало. Я хотел бы служить чаще, но Синод воспротивился, настаивая на сохранении старинного обычая. Я покорился. Зачем идти на конфликт с Синодом, если нет настоятельной необходимости?

На Успение Богородицы патриарх не только присутствует «на своем троне», но и принимает причастие.

Накануне после обеда, более чем скромного, Афинагор I уходит в маленькую часовню, соединенную с его комнатой. Два диакона и один митрополит читают «Последование ко святому причащению». Патриарх стоит прямо перед алтарем и простоит так в полной неподвижности до конца чтения. Он подобрал свои широкие рукава, и ничто не нарушает строгой прямоты его силуэта. И в полумраке раздаются слова раскаяния и доверия, которые должны подготовить причастника.

«Слезныя ми подаждь, капли, скверну сердца моего очищающий: яко да благою совестию очищен, верою прихожу и страхом, Владыко, ко причащению даров Твоих {«Последование ко святому причащению», Канон, Песнь 3. Изд. Православный Молитвослов. Изд. Московской патриархии, М.,1970}

Приими убо и мене, Человеколюбче Господи, якоже блудницу, яко разбойника, яко мытаря и яко блудного… {Там же, Молитва Василия Великого 1–ая.}