Чтобы разобраться в себе, стал читать Отечник, Добротолюбие, Авву Дорофея, Патерики. Чем больше я читал, тем больше у меня крепла мысль, что это мой путь и обязательно с чего-то нужно уже начинать – испытать себя в монашеской жизни. Прекрасно понимая, что сейчас это совершенно невозможно для меня в обители, я решился спросить отца Иоанна: «Что такое монашество в миру?

» Сам я интуитивно понимал, что эта форма монашеского служения не совсем приемлема и применяется только в исключительных случаях. А может быть, для меня она и возможна: буду скрывать под белым халатом параман и исполнять послушание, как это делали многие в советское время... Набравшись храбрости, я решил подойти к батюшке с этим вопросом. Нужно только выбрать время.

Приезд в обитель архиерея, а соответственно и мой, состоялся в Михайлов день, 21 ноября по новому стилю. Сопряженная с праздником суета передавалась всем. Да и у батюшки чад прибавилось. И вот, улучив момент на запричастном, в алтаре Михайловского собора я обратился к нему с этим вопросом. Сказал, что решение созрело и, хотя не-   147   обходимо закончить светское образование, я просил бы благословить мне принять рясофор.

Отец Иоанн очень внимательно меня выслушал, сказал, что не может сразу ответить на мой вопрос и даст ответ несколько позднее. «Нужно помолиться», – добавил старец. Только потом я понял, кого в большей степени касались эти слова. Времени для разговора больше не было. Такой краткий ответ мне показался достаточно холодным. В сердце тут же поселилась неуверенность: «А может, и не стоило спрашивать? А может, и не нужно было подходить?

» Бесовский дух сомнения сразу же овладевает человеком, стоит только ему позволить себе хоть на мгновение заменить веру рациональным подходом к вопросам жизни духовной. Я не был здесь исключением. Что творилось в моем сердце, знает только Господь. Казалось, что все рушится в моей жизни, что все, к чему стремлюсь, неверно, и как дальше мне жить, неизвестно – впереди пустота.

А батюшка как бы и не замечал моего состояния. Он уделял время приехавшим издалека чадам, беседовал со священниками, с владыкой, раздавал из своего «поминального мешочка» маленькие просфорочки в благословение, одаривал всех любовью... До братской трапезы времени оставалось мало, а после нее мы должны были уезжать, и вернуться к разговору с отцом Иоанном уже не было возможности.

И вот тогда ко мне вернулась вера, и я возопил к Небу: «Матерь Божия! Я ведь в Твоей обители, в Твоем уделе и прошу Тебя через старца благословения не для красования в одеждах, а для спасения. Мне не понести будет тягот мирской жизни, а в монашеской Ты будешь мне опорой. Тебе доверяюсь – помоги!»   Внутри все мгновенно успокоилось: краткая, но исходящая из глубин сердечных молитва явила свое чудесное действие, воцарились мир и уверенность.

Абсолютная убежденность в том, что Матерь Божия не оставит Своим предстательством, привела меня в должное расположение духа. Погода была осенняя, хмурая. Монастырские деревья потеряли свой летний наряд и стояли понурыми и обреченными. Только зеленые ели на клумбах, не унывая, напоминали о вечном и от порывов осеннего ветра небрежно стряхивали капли дождя с ветвей, окропляя все вокруг.

Праздничный колокольный звон входил в диссонанс с погодой. Братия шла в трапезу стройными рядами. Монахи спускались по лестнице, по дорожкам, вымощенным булыжником и присыпанным сверху песком, влажным от дождя. Звук ударяющих о брусчатку сапог как бы подчеркивал, что идет воинство. Длинные черные рясы и мантии касались сырого песка и оставляли его на себе.

«Интересно, почему у них такое небрежение к одежде, – подумал я, – жалко ведь, испортится. – Но вспомнив, что мое желание рясофора не связывается с красивой одеждой, одернул себя: – Не в одеждах же дело...» Батюшка тоже был на трапезе. После нее, по уставу, все подходили под благословение к владыке. Подошел и отец Иоанн и удалился к се-   149   бе в келью. Иподиаконы подходили после братии.

Шел уже четвертый час вечера – нужно уезжать. «Так и не удалось еще раз поговорить с батюшкой», – подытожил я. И буквально через несколько мгновений после этой мысли один из братии дернул меня за рукав: – Отец Иоанн благословил Вам прийти к нему в пять часов, перед всенощной. – Мне? – Да, Вам. Ему Вам нужно что-то сказать. Сколь долго для меня тянулось это время до пяти часов – вечность!

С каким трепетом я приближался к его келье! Келейница ответила, что батюшка с кем-то еще беседует, и просила немного подождать. Прошло около получаса. Посетитель вышел. В проеме дверей показался как всегда радостный, немного уставший батюшка: «Други мои! Времени мало, а сказать нужно много – скоро всенощное бдение. Ну, самое главное: мысли твои правильные, и все в свое время.

Я вот собрал тут тебе пакетик, по пути домой посмотришь. – Раздался первый удар колокола ко всенощной, затем другой, третий... – Ой, ой! Пора идти, – засуетился батюшка, – ну, ты поезжай, Господь Сам все управит!» С этими словами, благословением и маленьким пакетиком отпустил меня батюшка. На сердце было снова спокойно и радостно. Казалось, что благовест дразнил хмурую погоду, как бы говоря ей о том, что она – земная и не может спорить с радостью небесной.

Устроившись поудобнее на сиденье в автобусе Печоры–Псков, с нетерпением развернул пакетик. Там маленькая брошюрка, переписанная от руки, – послушническое правило «сотницы», простенькие черные четки, иконочка Божией Матери «Скоропослушница» и, как всегда, немного сладостей.   150   Вот так, под праздник в честь иконы «Скоропослушница», отец Иоанн преподал мне несколько уроков духовной жизни.