Он непременно должен у нас пожить, непременно!» – так началось наше знакомство. По благословению батюшки я стал приобщаться к монастырской жизни. Утро. Братия, вернувшись из храма, трапезуют за длинными столами в коридоре. Вдруг по столам проходит волна – батюшка отец Иоанн идет, батюшка Иоанн идет! Батюшку тотчас окружили плотным кольцом. Те, кому посчастливилось оказаться в центре рядом с ним, о чем-то спрашивали, те же, кто не мог пробраться ближе, через головы протягивали руки за благословением.

На ходу благословляя самых шустрых, отец Иоанн постепенно продвигался по коридору к выходу. При этом он периодически выставлял руки ладонями вперед и, ласко-   183   во улыбаясь, скороговоркой повторял: «Скорый поезд, скорый поезд. Наместник вызывает. Что будет-то, что будет! Скорый поезд, скорый поезд!» Так он пытался объяснить окружающим свой безотлагательный уход.

Впоследствии я часто видел подобное: то батюшку поджидали у дверей храма, то старались перехватить на монастырском дворе. Но что я хорошо запомнил – отец Иоанн, как бы ни был занят, куда бы ни спешил, никогда не отказывал людям в благословении, всегда находил минутку для ласкового слова, для улыбки. Ко всем, кто бы к отцу Иоанну ни приходил, он относился как к детям, нуждающимися в сочувствии, ласке и утешении.

Придет старушка на исповедь, кажется, все-то уж ей ведомо, и детей подняла, и внуки повзрослели, чем ее жизнь удивит или обидит? Ко всему притерпелась! Скажет ей батюшка ласковое слово, и откроется она навстречу теплу, начнет рассказывать свои застаревшие скорби и печали – то сын обидит долгим молчанием, то невестка резко ответит, вот и заплачет бабулька, а выскажет все, что на сердце, утрет слезы, расправится, заулыбается.

Всем все простила, со всеми опять в мире да любви, пойдет из храма с облегчением. Помню, как поехали мы в Москву с Николаем Николаевичем Гришиным – духовным чадом отца Иоанна. Он занимался наукой, исследовал серебристые облака, позднее стал священником. В Пскове к нам должен был присоединиться отец Иоанн. Он ехал в Москву к Патриарху Пимену87.

Батюшка вошел к нам в купе, улыбнулся, сел, и сразу же завязался общий разговор. Спать-то мы в ту ночь, конечно, не ложились: разве можно было тратить время на сон, когда рядом такой человек? Наш сосед по купе пожаловался отцу Иоанну, что после фронтовой контузии он плохо слышит. И такая печаль была в его голосе! Отец Иоанн взял скорбящего за руку: «Милый, ну подумай, за-   184   чем тебе все-то слышать? Ведь в речи и брань, и пустого много. Зачем все-то слышать?

А что тебе надо, то ты услышишь, то Господь для тебя непременно откроет». И так он это мягко сказал, столько любви было в словах батюшки, так мудро он грустное полезным для человека представил, что тот повеселел и оживленно стал участвовать в разговоре. Только в этой поездке мы неприметно для себя получили множество назиданий. Вспоминаю ее, будто вчера все это было. Пришло время поужинать.

На столе появилась воздушная булка белого хлеба, она была завернута в красивую легкую бумагу. Неожиданно отец Иоанн произнес: «Вот завернули хлебушек, а зачем? Грязи-то на нем тьма». Мы всполошились: «Хлеб из магазина, и мы не припомним, чтобы его роняли?» Но отец Иоанн продолжал: «Смотрите сами: хлеб-то нынче какой: пашут с матом, сеют с матом, убирают с матом же, пекут с руганью и продают со злом.

Вот вам и грязь, да еще и несмываемая». «Что же делать?» – в один голос воскликнули мы все. «А мы хлебушек перекрестим – нечисть и разлетится. Помолимся, и отступит вся грязь. Кушайте на здоровье». За эти дорожные сутки отец Иоанн поспал всего два часа. Позднее я узнал, что обычно на отдых он урывал часа четыре из двадцати четырех, остальное время – молитва, послушания, общение с бесконечным потоком людей, идущих к нему за советом и утешением.

В один из приездов я оказался в келье отца Иоанна с человеком, который хотел стать священником. Но времена для Церкви были трудные, а у него дети. Он засомневался: – Отец Иоанн, а ну как голодать станем? И ладно бы я, а то дети... – Да о чем Вы говорите? – удивился батюшка. – Вот я в Рязанской епархии в деревнях жил, времена-то были какие...

Так утром встану, а на окне уже кринка с молоком стоит. Ночью после молитвы спать ложусь, в домике напротив свет еще горит – Мария, соседка, по хозяй-   ству хлопочет. Огород, коровка, дом, семейство. На рассвете на молитву встаю, а у нее уже свет горит. Да и обо мне она не забывала: молочко свежее и меня ждет. И когда она, моя умница, отдыхает?

Священник на Руси никогда голодным не останется. С ним последним куском поделятся, от себя отнимут, а батюшку накормят. Нет, голодать не будете, а так только – как и все. Не все легко, но и всем нелегко. Мы ездили в монастырь за духовной пищей. Я возвращался домой спокойным и уравновешенным. Перед отъездом Иоанн принимал у себя в келье, благословлял в дорогу: «Приложись к иконам, давай почитаем акафист твоему святому – Филиппу, попросим его о путешествующем».

Кропя святой водой, он приговаривал: «Ты рубашку-то расстегни, чтобы поглубже покропить. Вот так, до сердечка, до самого сердечка. Хлеба монастырского я тебе принес». Вот эта забота так трогала! Отец Иоанн на крыльях вокруг тебя летает. У него такое сердце, которое всех вмещает, никого не отвергает. И мы тянулись к его горячему сердцу. Однажды я тихо спросил отца Иоанна:   186   – Батюшка, а я могу стать священником? – Конечно, а почему же нет?

Ты веруешь, венчан, надо начинать изучать правило ведения служб, и с Богом! Постепенно отец Иоанн пробудил в душе моей желание служить Богу и людям. И стал батюшка мне самым близким человеком. Просто, мудро пестуя мою душу, он освятил примером своей жизни мое будущее, добром и любовью своей души приготовил меня к принятию сана. У кельи отца Иоанна всегда толпился народ.