В отношении христиан к миру нет ни агрессивности, ни конформизма: ни соблазна раствориться в мире, гнаться за его модными веяниями, ни обратного стремления самоизолироваться, выделиться какими–то внешними признаками. Христиане придерживаются законов, когда те не входят в противоречие с их совестью. В последнем случае, как мы видим на примере мучеников, они отказываются повиноваться законам, но подчиняются приговору суда. Их основное требование – не опровержение закона, но его преодоление. Их образ действия – пример и ходатайство. В обществе, где господствует римское право с его абсолютизацией частной собственности, они практикуют взаимопомощь и отчасти общность имущества на добровольных началах. В обществе, где эротизм опошлен и царит равнодушная жестокость по отношению к зачатым и новорожденным детям, христиане свидетельствуют о целомудрии супружеской любви, отвергают аборты и оставление младенцев. Их общины – зачатки общения. Они пытаются воздавать добром за зло, служить людям, даже если государство натравливает на них общественное мнение. Христиане благословляют жизнь и умеют сделать ее благословенной во времена смутной тоски и начального скептицизма. Укорененная в радости воскресения, о которой свидетельствует светлое и прозрачное искусство катакомб, Церковь II века предстает как «духовный град», незаметно, но радикально преображающий человеческие отношения.

В то же время эта Церковь ощущает себя общиной царей, священников и пророков, «выделенных особо» не только ради своего собственного спасения, но для спасения всего мира. Присутствие христиан в обществе и космосе подобно животворному присутствию души в теле: животворному благодаря крестной благодати, благодаря свидетельству – попираемому, не признанному, вечно открытому навстречу горизонту мученичества. Служение Церкви открывает мир для бесконечности, позволяет ему дышать воздухом запредельности. Христианская молитва и праведность оказываются для общества защитой и в то же время творческим вдохновением. Уничижение становится плодородным гумусом.

Христиане выступают здесь не признающими требований Содома праведниками, как «свет миря» и «соль земли», по евангельскому выражению. Климент Александрийский считал наиболее сознательных христиан (здесь уже намечается склонность приписать одним лишь монахам роль «души мира») «семенем, образом и подобием Божиим, Его испытанными детьми и наследниками, посланными в мир по великому предначертанию Отца. Ради них были сотворены все существа… Покуда семя это пребывает на земле, мир пребывает, но когда оно будет собрано воедино, все растворяется» (Какой богач может быть спасен, 36,3). Церковь есть мистическое основание мира, именно в ней произрастают деревья, вращаются небесные тела, развивается и движется к своему свершению история (ибо «растворение» мира после собирания Христова «семени» означает также его преображение).

Христиане, будучи верными вести о воскресении и поистине людьми Евхаристии, в обществе подобны лесу среди полей: обширному заповеднику тишины, мира, истинной жизни, благодаря которому в истории продолжают существовать благие творения Божий.

Христиане не отличаются от других людей ни местом обитания, ни языком, ни одеждой. Они не живут в отдельных городах, не пользуются особым языком, не ведут чем–либо примечательного образа жизни… Они разбросаны по греческим и варварским городам, где каждый живет согласно выпавшей ему на долю судьбе. Следуя поистине необыкновенным и парадоксальным установлениям своего духовного града, они принимают местные обычаи в отношении одежды, пищи и образа жизни. Каждый из них живет на собственной родине, – он живет, словно чужеземец, пользующийся правом гостеприимства. Они исполняют все гражданские обязанности и несут все повинности, но всякая чужбина им родина, а всякая родина – чужбина.

Они женятся и выходят замуж, как все люди, и рождают детей, но они не бросают своих младенцев. Они разделяют общий стол, но не общее ложе.

Они живут в мире, но не по законам мира сего. Они проводят жизнь на земле, но суть граждане града небесного. Они подчиняются установленным законам, но их образ жизни много выше этих законов.

Они любят людей, а их подвергают гонениям, на них клевещут, их предают проклятиям. Их убивают, и через то они стяжают жизнь. Они бедны, но обогащают многих. Они лишены всего, но в изобилии обладают всем. Их презирают, но в этом презрении они обретают славу… На них лжесвидетельствуют, но они оправданы. Их оскорбляют, но они благословляют…

Одним словом, что душа в теле, то христиане в мире. Душа простирается на все члены тела, так и христиане распространились по городам мира. Душа обитает в теле, как, христиане обитают в мире, но не от мира. Будучи невидимой, душа содержится в видимом теле. Так и христиане: они видимо пребывают в мире, но их поклонение Богу остается невидимым… Душа заключена в теле – и тем не менее именно она поддерживает существование тела. Христиане подобны пленникам мирской темницы – и все же именно они обусловливают существование мира… Душа становится лучше через очищение голодом и жаждой. Так и христиане, будучи гонимы, умножаются день ото дня. Предназначенное им Богом место столь высоко, что у них нет позволения его покинуть.

Послание к Диогнету, 5–6.

Достаточно одного праведника, чтобы мир не погиб. Этот взгляд является общим для раннего христианства и для иудаизма: согласно Талмуду, вселенское заступничество обеспечивается тридцатью шестью праведниками, «ежегодно получающими Shekhinad» (дар Божественного присутствия). В суфизме, сердце ислама, встречается сходное представление.

Еще спросили [св. Епифания]: «Достаточно ли одного праведника, чтобы умилостивить Бога?» Он ответил: «Да, ибо Он Сам сказал: найдите одного человека, живущего по правде, и Я прощу весь народ».