Двенадцать веков спустя после Исаака Сирина другой великий монах [31] выскажет то, что всегда было аксиомой монашеского делания: «Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи». Исаак убежден, что главное дело монаха заключается в очищении своего внутреннего человека: это важнее общения с людьми и всякой деятельности, направленной на пользу других.

Подобная деятельность особенно опасна, если душа отшельника еще не очищена и страсти еще не умерли в ней. Было много людей, — говорит Исаак, — которые прославились своей активностью во внешнем доброделании, однако из-за постоянного пребывания в гуще мирских дел не успевали заботиться о собственной душе: Многие совершали чудеса, воскрешали мертвых, трудились в обращении заблудших и творили великие знамения; руками их многие были приведены к богопознанию.

И после всего этого сами они, оживотворявшие других, впали в мерзкие и гнусные страсти, умертвили самих себя и для многих сделались соблазном... потому что они были еще в душевном недуге и не заботились о здравии душ своих, но пустились в море мира сего исцелять души других, будучи еще сами немощными, и утратили для душ своих надежду на Бога. Ибо немощь их чувств была не в состоянии встретить и вынети пламя того, что обычно приводит в возбуждение лютость страстей...

[32] Исаак не отрицает добрые дела, но лишь указывает на необходимость стать духовно здоровым прежде, чем выходить в мир для исцеления других. Человек принесет гораздо больше пользы другим, когда сам достигнет духовной зрелости и получит необходимый опыт внутренней жизни. Глубину внутренней жизни нельзя заменить внешней активностью, даже если речь идет об апостольском служении, столь необходимом для других: Прекрасное дело — учить людей добру и постоянной заботой приводить их от заблуждения к познанию истины.

Это путь Христа и апостолов, и он весьма высок. Но если человек при таком образе жизни и частом общении с людьми чувствует, что совесть его слабеет при воззрении на внешнее, безмолвие его нарушается и знание его помрачается... и что, желая врачевать других, губит он свое собственное здоровье [33] и, оставляя собственную свободу воли своей, приходит в смятение ума, то пусть он...

возвратится вспять, чтобы не услышать от Господа сказанного в пословице: Врач, исцели самого себя [34] . Пусть осуждает он себя и следит за своим здоровьем, и вместо чувственных слов его пусть будет поучительной его добродетельная жизнь, и вместо звука из уст его пусть учат дела его. И когда узнает, что душа его здорова, тогда пусть приносит пользу другим и исцеляет их своим здоровьем.

Ибо когда будет вдали от людей, тогда может больше сделать им добра ревностью о добрых делах, чем мог бы сделать словами, когда он еще сам немощен и больше, чем они, нуждается в исцелении. Ибо если слепой поведет слепого, оба они упадут в яму [35] . Таким образом, нужно сначала исцелить собственную душу, а потом уже заботиться о душах других.

Внутренняя жизнь с Богом важнее, чем любая благотворительная и миссионерская деятельность: Бездейственность безмолвия возлюби больше, чем насыщение алчущих в мире и приведение многих народов к Богу. Лучше тебе самого себя разрешить от уз греха, нежели рабов освобождать от рабства. Лучше тебе примириться с душой твоей в единообразии тройственного состава — тела, души и духа, — чем учением своим умиротворять разномыслящих.

Ибо, как говорит Григорий, «хорошо богословствовать ради Бога, но лучше для человека очищать себя для Бога»... [36] Полезнее для тебя позаботиться о том, чтобы мертвость души твоей по причине страстей воскресить устремлением помыслов твоих к Богу, нежели воскрешать мертвых [37] . Все сказанное не означает того, чтобы Исаак был в принципе против благотворительной деятельности: он лишь хотел подчеркнуть, что подобная деятельность больше подходит мирянам, чем монахам-отшельникам [38] .

Миряне должны заниматься благотворительностью; что же касается отшельников, то их главная задача — следить за своими помыслами и очищать ум: Ибо выполнять обязанности любви, доставляя телесный покой, есть дело людей мирских, а если и монахов, то несовершенных, не пребывающих в безмолвии, или таких, которые сочетают безмолвие с братским единодушием [39] и которые непрестанно входят и выходят.

Для таких людей это дело прекрасно и достойно удивления. Но те, которые поистине избрали для себя удаление от мира и телом, и умом... не должны служить деланием чего-либо материального и праведностью дел явных... Скорее, по слову Апостола, умерщвлением земных членов своих [40] они должны приносить Христу чистую и непорочную жертву помыслов, первый плод возделывания самих себя и скорбь тела своего в терпении опасностей ради будущей надежды. Ибо монашеская жизнь равна ангельской.

И не подобает нам, оставив небесное делание, держаться житейского [41] . Говоря вне контекста отшельнической жизни, Исаак подчеркивает необходимость добрых дел по отношению к ближним. Он возражает некоему монаху, утверждавшему, что «монахи не обязаны подавать милостыню»: только тот монах, считает Исаак, не обязан подавать милостыню, который «не имеет ничего на земле, не занимается телесным, не думает ни о чем видимом, не заботится о каком­либо приобретении» [42] .

Общежительные монахи не освобождаются от необходимости подавать милостыню и совершать добрые дела по отношению к ближним. Что же касается отшельников, они не могут подавать милостыню, но должны обладать внутренней милостью, проявляющейся не столько в добрых делах, сколько в молитве за весь мир. В то же время не следует избегать и добрых дел, в особенности если ситуация требует немедленных действий ради помощи страждущему: Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут [43] не только там, но — таинственным образом — и здесь.

Ибо какая еще милость может быть выше того, чтобы, когда человек проникнется состраданием к ближнему и примет участие в его страдании, Господь наш сам избавлял его душу от мрака страстей, который есть мысленная геенна, и приводил ее к свету жизни, наполняя ее наслаждением?.. И когда в твоей власти избавить страждущего от зла, не пренебрегай этим.