Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства, дорогие отцы, братья и сестры!

Религиозное возрождение, происходящее в России в последние десять лет, нельзя не включить в число наиболее значительных феноменов конца XX века. Несмотря на то, что на протяжении семидесяти лет предпринимались все усилия для уничтожения религии, сразу же после ослабления атеистического режима миллионы людей от неверия стали обращаться к вере. Возрождение, коснувшееся всех религиозных конфессий, особенно заметно на примере Русской Православной Церкви: число ее монастырей за 10 лет возросло с 18 до 500, число духовных школ — с 3 до 50, количество епископов и священников выросло более чем вдвое. Количественный рост сопровождался и качественным изменением: Церковь, которая на протяжении десятилетий имела возможность только обслуживать «религиозные потребности» своих членов, предприняла усилия по работе с теми людьми, которые находятся вне ее, развернула широкую миссионерскую, просветительскую и благотворительную деятельность. Все это потребовало весьма существенной перестройки внутри Церкви, переосмысления роли Церкви в современном обществе.

Однако нельзя не заметить, что некоторые сферы церковной жизни оказались практически не затронуты этим процессом переосмысления, перестройки, качественного перерождения. В частности, не возродилась русская богословская наука, которая стояла на высоком уровне в начале XX века, но в годы советского режима подверглась почти полному уничтожению. В 90–х годах было репринтным способом переиздано огромное количество религиозных книг, вышедших в свет до революции, однако оригинальные богословские исследования современных авторов можно пересчитать по пальцам. Книжные лавки в церквах, магазины, специализирующиеся на продаже религиозной литературы, заполнены либо произведениями церковно–публицистического характера, либо публикациями на околоцерковные темы, либо книгами, содержащими сказания о чудесах и пророчества о конце света, либо, опять же, репринтами дореволюционных изданий. Собственно научно–богословских книг в продаже почти нет. И нет их именно потому, что еще не встала на ноги наша богословская наука, еще не выросло поколение православных ученых, которые могли бы возродить насильственно прерванную традицию богословского творчества.

В настоящем докладе мне хотелось бы высказать некоторые мысли и замечания, касающиеся проблем, которые встают сегодня перед русской богословской наукой. Приближение нового тысячелетия является хорошим поводом, чтобы самым серьезным образом проанализировать состояние нашего богословия, подумать о путях, по которым оно могло и должно было бы идти в будущем, сформулировать первоочередные задачи, стоящие перед ним. То, что я скажу сегодня, является плодом нескольких лет раздумий о судьбах русской богословской науки. Хотел бы, однако, подчеркнуть, что я буду говорить не как сотрудник церковного учреждения, а как частное лицо: все, что будет сказано мною, является моим личным мнением как богослова и священнослужителя.

1. Осмысление уроков истории

Для того чтобы понять, куда русское богословие будет двигаться в новом тысячелетии, необходимо прежде всего подвести итоги XX века. Наша новейшая история еще до конца нами не осмыслена. Иначе не раздавались бы голоса, призывающие восстановить церковную жизнь в том виде, в каком она существовала до революции, вернуться к идеалу «святой Руси», якобы воплощенному в жизнь в XIX — начале XX века.

Необходимо прежде всего извлечь уроки из того, что произошло с Русской Церковью в начале столетия. Церковь, занимавшая привилегированное положение, обладавшая огромным духовно–нравственным потенциалом, колоссальными финансовыми ресурсами, Церковь, в которой были такие светильники веры, как святой праведный Иоанн Кронштадтский, в которой на высоком уровне стояла богословская наука, оказалась бессильной перед натиском революционных настроений и воинствующего атеизма. Даже духовные академии и семинарии не только не избежали атеистических влияний, но некоторые из них стали центрами и рассадниками атеистической и нигилистической идеологии. Система всеобщего религиозного воспитания не принесла тех плодов, которых от нее ожидали. Те самые люди, которые в 1890–1900–1910–х годах изучали в школах Закон Божий, в 1920–30–х годах своими руками бросали иконы в костры, пылавшие по всей России, участвовали в разграблении церквей, в надругательстве над святынями.

Необходимо осмыслить причины того почти всеобщего охлаждения по отношению к религии, которое наблюдалось в начале XX века в русском культурном обществе, т. е. среде аристократии, интеллигенции и студенчества (в том числе и среди студентов духовных академий). Именно это охлаждение повлекло за собой поражение Церкви в борьбе с атеизмом и нигилизмом (если вообще можно говорить о «борьбе», а не о сдаче позиций без боя). Об этом хорошо пишет свидетель тех событий митрополит Вениамин (Федченков), в годы революции бывший ректором одной из духовных семинарий:

Духовная жизнь и религиозное горение к тому времени начали падать и слабеть. Вера становилась лишь долгом и традицией, молитва — холодным обрядом по привычке. Огня не было в нас и в окружающих... Нисколько не удивляло меня ни тогда, ни теперь, что мы никого не увлекали за собою: как мы могли зажигать души, когда не горели сами?.. Было общее охлаждение в нас. И приходится еще удивляться, как верующие еще держались в храмах и с нами? Но они были просты душою... А интеллигентных людей и высшие круги мы уже не могли не только увлечь, но и удержать в храмах, в вере...444

Ведущие иерархи и пастыри Церкви начала XX века чувствовали приближение грозы и надеялись на глобальную церковную реформу, которая бы коренным образом изменила положение Церкви в стране, вдохнула бы в церковную организацию новую жизнь. Трехтомник «Отзывов епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе», изданный в 1906 году, показывает, что почти все архиереи сознавали необходимость радикальных перемен. Реформа должна была затронуть все сферы церковной жизни: высшее управление, монастыри, духовные школы, приходы и т. д.

Поместный Собор 1917–18 годов, восстановивший патриаршество, принял множество важнейших решений по ключевым вопросам церковной жизни. Он, по сути, дал зеленый свет реформам в области церковного управления, церковного судопроизводства, приходской жизни, духовного образования. Он выработал стратегию взаимоотношений между Церковью и государством. На Соборе были приняты важнейшие решения по связям с инославными конфессиями. Для Русской Церкви Собор 1917–18 годов мог бы стать тем же, чем для Римско–Католической Церкви почти полвека спустя стал Второй Ватиканский Собор: с него должно было начаться «аджорнаменто», радикальное обновление всей церковной жизни. Однако проводить в жизнь церковную реформу было слишком поздно: в стране зверствовали большевики, и Церковь уже не могла заниматься устройством своей внутренней жизни. Она встала на путь исповедничества, и главная задача теперь состояла в том, чтобы выжить в условиях жестокого антицерковного режима. Поместный Собор не успел завершить работу, и решения его не были претворены в жизнь. Последние остатки надежды на церковное обновление были уничтожены «обновленчеством», в результате которого в течение нескольких десятилетий сама мысль о какой бы то ни было реформе не могла вызывать у церковного народа ничего, кроме отвращения.

Однако вопросы, поставленные Поместным Собором 1917–18 годов, продолжают ждать своего решения; они не утратили актуальности. Как мне кажется, реальных сдвигов в различных областях церковной жизни можно будет добиться только тогда, когда мы вернемся к наследию этого Собора и рассмотрим его решения в контексте сегодняшней ситуации, а сегодняшнюю ситуацию — в контексте его решений.

Должен быть осмыслен опыт новомучеников и исповедников российских, которых Русская Церковь постепенно причисляет к лику святых. Синодальная комиссия по канонизации с самого начала отказалась от того пути, по которому пошла Русская Зарубежная Церковь, канонизировав всех новомучеников сразу; было решено канонизировать новомучеников одного за другим, по тщательном изучении обстоятельств жизни и смерти каждого из них. Очевидно, однако, что при таком подходе канонизация затянется на много десятилетий. Поэтому церковная общественность ищет другие пути: все более распространенной становится практика причисления к лику «местночтимых» святых, в обход Комиссии по канонизации. (Разумеется, простой народ не станет вдаваться в подробности относительно того, на каком «уровне» произошла канонизация, и делать различие между святыми местночтимыми и святыми для общецерковного почитания: святой он и есть святой). К чему приведут все эти процессы? Сможет ли — и должна ли — Церковь контролировать процесс попадания тех или иных имен в святцы, или этот вопрос должен быть отдан на откуп «народному благочестию»? Все это требует серьезного богословского анализа. И главное — богословского осмысления требует сам подвиг новомучеников. Ради чего они страдали? Какой урок нам надлежит извлечь из их подвига? Должна ли Церковь новомучеников остаться такой, какой она была в XIX веке, или же подвиг новомучеников должен ее радикальным образом изменить, обновить, преобразить?