И вот парадокс: для военных в нашей стране свойственна некая добродетель странничества – везде на чемоданах. А уж в наше время, когда Родина отказывается им, бедным, выделять квартиры, они все похожи на Сына Человеческого, Которому негде было главы приклонить. А с другой стороны, им свойственна определенная внутренняя остойчивость – способность противостоять внешним силам, не крениться туда-сюда при сложных обстоятельствах, а также упорядоченность, основательность, определенная твердость жизненной позиции, порядок.

Это особый мир – душа военного человека. В ней очень много симпатичного, очень много такого, что можно только уважать. А вместе с тем есть и известные недостатки. Скажем и об этом два слова. Итак, военные очень остойчивые люди. В их мышлении существуют такие стропила, которые, кажется, не должны ходить взад и вперед. Крепко крыша страны держится на плечах военного. Первая аксиома его мышления – присяга.

Настоящий русский воин, офицер говорит: «Я присягал своему Отечеству на верность только один раз». И мы даже знаем не названных Родиной героев, которые после крушения СССР приняли гонения за то, что отказались, например, переприсягать «незалежней» Украине, прежде принесши присягу Родине в лице Советского Союза, хоть и было это в том же Киеве. Вторая аксиома мышления военных – приказ.

Приказ – это то, над чем не размышляют, то, что надлежит к исполнению, то, чему в жертву приносится личный покой, комфорт и даже счастье. Но это в идеале. Третья аксиома внутренней жизни военного – честь мундира. Форма благодетельна для всех цеховых организаций, начиная от детского сада (а там форма – слюнявчик), кончая домом ветеранов и пенсионеров.

Да, действительно, воинское сословие противопоставляет себя гражданским людям. Раньше за честь мундира стрелялись на дуэлях. Это была живая жизнь. Думаю, то, что было у военных, можно назвать благодатью воинства по аналогии и сравнению с существующим у нас понятием «благодать священства». Это то, что всегда является предметом размышления, благоговейного благодарения и страха за эту «честь мундира», то есть строжайшая дисциплина и стояние на страже сердца, ограждающие жизнь пастыря.

Что говорить, для какого-нибудь политического деятеля сомнительная связь, и то допущенная за границей, вдали от родной печи и жены – досадный промах, компрометирующий факт биографии, не подлежащий огласке. Для священника нечто подобное было бы катастрофой, концом всему, извержением из сана, крушением всех надежд и чаяний. По канонам священник в харчевне, в таверне, в любом заведении, которое может пользоваться сомнительной репутацией, ночевать не должен, дабы не бросить тень на светлые ризы священства.

По канонам священник не может в ночное время оставаться под одною крышею с лицом иного пола, если только это не ближайшая его родственница – мать, тетя, сестра, супруга. Но это к слову. Четвертая категория сознания у военного – это карьерный рост, продвижение по служебной лестнице, где сами годы льют воду на эту мельницу. Если вдруг задерживают очередное звание – товарищу дали подполковника, а вам не дали майора, – это почти приговор.

У батюшек в этом отношении дело обстоит полегче и поблагороднее, у нас есть свой табель о рангах, свои награды. Кресты отличаются в своем, так сказать, достоинстве. Но мы вспоминаем отца Иоанна Кронштадтского, который до поры до времени стыдился носить на своей груди дорогой крест из золота с каменьями – то есть стеснялся носить драгоценное изображение Того, Кто на своих плечах нес крест деревянный.

Батюшки понимают тщету земных наград и стараются идти путем смирения. И знают, что нет награды выше, чем первый священнический крест и само служение пастыря. У военных все-таки не так. Есть, безусловно, доминанты – «служить бы рад, прислуживаться тошно», есть глубоко вкоренившиеся понятия любви к Отечеству, защиты священных рубежей Отчизны, «чтобы наши жены и дети спокойно спали под ясным мирным небом». Это что такое?

Это содержание тостов, которые военные произносят на своих собраниях. И слова эти наполнены, между прочим, непреходящим вечным содержанием. Есть у военных свои приоритеты, есть свои доминанты, но есть и некоторая инерция, возникающая от того, что все определенным образом расписано. У них все идет своим чередом: от сержанта – к старшине, от старшины – к прапорщику, от прапорщика – к младшему лейтенанту и далее: лейтенант, майор, подполковник… Скажем и о том, что военные – это люди дисциплины.

Люди, вся жизнь которых принадлежит определенному порядку и распорядку. Все делай согласно уставу. «Действуй по инструкции: положено – не положено». У милиционеров мы обнаруживаем лишь «остатки сладки» этой воинской психологии. В этом смысле военные, когда воцерковляются, становятся прекрасными не только пасомыми, но и пастырями. Духовная жизнь у них сама собою упорядочивается в некоторую структуру.

Военные умеют ставить цель, добиваться ее, подчиняться дисциплине, в том числе и внутренней. Умеют при этом определять планы, схемы и четко им следовать. Умеют выбирать ориентиры, векторы. Поэтому духовная жизнь военного – это кристально четкая система, в которой все подчинено цели, все взаимосвязано и движется от меньшего к большему, от худшего к лучшему, от тьмы к свету, от идола к Живому Богу.

Исповедь военного – это что-то потрясающее. В порядке отчета. «Дорогой батюшка, в активе – ноль, в пассиве следующие пункты: первое – зол как бес; второе – вечный стресс». Ну, не будем шутить, а возвратимся к нашему материалу. Снисходя с неба на землю, скажем, что военное сословие, будучи достаточно инертным, связанно определенным кругом страстишек.

В первую очередь, это, конечно, бахус (работа нервная, спирт всегда под рукой), это мат-перемат, о чем сказано: [Братия, не обманывайтесь]: ни пьяницы, ни злоречивые -  Царства Божия не наследуют (1 Кор. 6, 10). Вот пойди, убеди военного оставить эту пагубную страсть. Он тебе на это скажет: «Батюшка, простите, я вас уважаю, и ваша профессия мне очень близка.