Так уж оборачивается тайна жизни, что наше падшее естество, в том числе и телесная субстанция, едва лишь бывает уязвлена жалом болезни, обретает предел греху, прежде насиловавшему тело и самую душу человека. Болезнь является уздой, полагающей, часто против воли самого больного, предел бесконечной веренице грехопадений. Во-вторых, болезнь выводит человека из обольщения преходящим миром.

Может быть, потому что многие удовольствия перестают быть притягательными для страждущего. Скажем, человек, имеющий утробные болезни, уже смотрит странным взглядом на чревоугодников; тот, кто поражен другими немощами, является господином над плотской страстью. Болезнь отрезвляет, как бы оздоравливает дух человека, даруя господство души и разума над телом и живущими в нем страстями.

В этом может убедиться каждый на собственном опыте и на опыте своих ближних. Бывает, мама говорит своему взрослому сыну: «И какой же ты был хороший, пока болел! У тебя лицо изменилось, выражение глаз иное». Радуется, что выздоровел, но жалеет, что сейчас уже не такой хороший, как во время болезни. Действительно, мы, священники, хорошо это знаем, как облагораживается, возвышается душа человека, как проясняется образ Божий в страдальце.

Особенно, когда мы с верой и смирением несем крест болезни. Наконец, болезнь является первым звонком, извещающим, что в перспективе маячит исход. Болезнь есть напоминание о кончине, но не как об уничтожении личности, а как о дне явления пред Лице Божие. Болезнь помогает нам без труда выполнить древний наказ: помни последняя твоя, помни о смерти. Memento more .

Помни о том, что ты должен таки разрешиться душой от тела. В этом смысле болезнь есть великий друг для страждущего и гибнущего от грехов человечества. И все-таки в нас неистребима жажда здоровья, и все-таки мы жизнелюбивы. Болезнь все-таки неестественна для природы человека, изначально бессмертной. Вот почему с болезнью всегда сопряжен подвиг – напряжение нравственных и телесных сил человека.

И как по-разному мы поставляем себя пред лицом болезни, как по-разному чувствуют и ведут себя больные. Далее перечислим в тезисной форме то, что относится непосредственно к слову, обращенному к человеку страждущему. 1. Безусловно, главное – это энергия состраждущей любви, душевность, теплота, заквашивающая не только само слово ваше, а все обращение к человеку при приближении к нему.

Ваши глаза, выражение лица, движение и слова – все это, конечно, нечто единое, пронизанное у христианина любовью, которая живительным образом действует на больного. Неслучайно, когда приходишь куда-нибудь в 1-ю или 5-ю городскую больницу и видишь девушек-христианок, они кажутся вам ангелами, особенно после опыта собственного пребывания или ухаживания за родственниками в обыкновенной больнице.

Такой контраст – свет и тьма, рай и ад – в этих нянечках и сестричках милосердия усматривается однозначно. Поэтому решусь сказать: даже неважно, что ты говоришь, как ты утешаешь, какие у тебя слова найдутся, есть у тебя грамматические ошибки или нет – главное то, чем заквашено это слово, насколько оно согрето твоим мужеством, терпением, насколько ты умеешь преодолеть естественное отвращение от смерти и тления.

Насколько ты преодолеваешь себя, чтобы не показаться каким-нибудь брезгливым белоручкой. Одним словом, главное – это энергия любви. 2. Если речь идет о духовном слове, думаю, что важнейший источник утешения – напоминание о том, что Господь неизмеримо близок к страждущему, что это Он, подлинный Врач душ и телес, взявший большую часть наших страданий на Крест, склоняется над одром умирающего.

Кому, как не больному человеку, близко изображение страждущего на Кресте Спасителя, изливающего Кровь на наши язвы. Конечно, вряд ли найдется человек, который будет прямолинейно говорить страдальцу о том, что он наказан по своей вине и каждым словом пригвождать его к одру. Нет! Но, между тем, конечно, очень важно указать, что путь облегчения физических страданий проходит через очищение совести, через баню покаяния, через раскрытие язв души, которых время не лечит.

У меня есть прихожанки, которые находятся просто на передовой линии в духовной жизни. Особенно одна скромная женщина, она добровольно ухаживает за больными. И никому ни словом не расскажет о том, чем занимается. А у нее дар – она готовит людей к исповеди, причем, тяжко болящих и детей, и взрослых. При этом ей приходится даже понуждать священников, которые порой от усталости сетуют на то, что слишком уж много людей приготовлено к принятию Святых Таин.

А сестры, эти наши ангелы, с батюшками мирно «воюют» и все тащат их зайти и сюда, и туда, да еще и в следующую палату, и еще в десять, где их с нетерпением ждут. И при этом она помогает больным составлять исповеди. Это, конечно, дар – вот так бережно прикоснуться, как к цветку, к сердцу человека, на все хорошее согласному, лишь бы полегчало. Не расковырять 0, а приложить бинтик с лекарственной мазью.

Например, так: «А что там еще у нас могло быть в молодые годы? Вот такое, наверное, было…» – «Ну, конечно, бывало». – «Вот и давайте запишем, чтобы батюшке легче было исповедать. Измены были? Сколько таких нарушительниц общественного спокойствия найдется в вашей биографии?..» Да, это дар. И нужно видеть, какой она приходит в храм молиться, какой полной жизнью живет, как радуется Господу, как часто и благоговейно приобщается Святых Таин, потому что она действительно держит Христа Спасителя за ризы. 3.

Нельзя быть уверенным в том, что больному обязательно физически станет легче после исповеди и причащения Святых Таин. По-разному бывает. Как-то пришел батюшка к такому тяжко болящему. Он очень надеялся, что человек покрестится, исповедуется и причастится, и вот воскреснет, встанет со одра болезни. Лев, раб Божий. Мы с ним исповедались, крестились, причастились. Ему полегчало. А потом как-то снова стало тяжко. И он сник и обмяк...