Но, в отличие от детей, они сразу же высказываются и по закону Архимеда эту пробку выталкивают из воды. Мне известны случаи, когда зеки не принимали священников, благословленных священноначалием для их окормления. Именно потому, что те не имели внутренней цельности. Сегодня легко назначить священников по полкам, по ротам, по батальонам, по взводам, закрепить за ними зоны.

Но как по-разному складывается их служительская практика, потому что мало священнической благодати, нужна еще душа человеческая, которая является проводником этой благодати. И вот оказывается, что, благоговея перед саном, зеки не всегда допускают до себя пастырей, а уж тем паче открывают перед ними свои души. Хотя большинство из них ждут хотя бы какого-нибудь батюшки, понимая, что не нужно смешивать человеческое и Божие.

Однако мы знаем священников, с которыми зеки и едят, и спят, и пьют, и молятся, и трудятся. Такие батюшки-подвижники не перевелись на Святой Руси. Особенно есть иеромонахи, для которых зеки становятся детьми. Впрочем, и белое духовенство с любовью занимается этим делом, потому что там, в тюрьмах, несомненно, сокрыт Христос: в темнице был, и вы пришли ко Мне (Мф. 25, 36).

Говоря о психологии заключенного, будем еще иметь в виду ту тяжелую печать, которая незримым клеймом выжжена на его челе. Большей частью закон молотом бьет по голове повинной. Хотя, конечно, не будем отрицать, что сегодня в тюрьме может оказаться человек, не совершивший ничего дурного. Братья христиане, не попадайте, по возможности, в милицейские околотки.

Знайте, что сегодня на милиционерах висят сотни нераскрытых дел, включая изнасилования, убийства, изуверства и прочее. Молодой человек, подвыпивший по дури и попавший в руки родной милиции, может оказаться обвинен в чем угодно. В том числе, в распространении наркотиков. Встав перед этой реальной угрозой, родители будут готовы заплатить любые деньги, лишь бы вызволить ребенка, снять его с этой статьи.

Не говорю о мамах, приходящих к батюшкам в храмы и рассказывающих, как ребенку навесили убийства, грабежи и прочее. Сегодня, действительно, в пенитенциарной системе никаких прав нет. К сожалению, часто все-таки дыма без огня не бывает. И многие юноши попадают в эту систему, стоя в стороне и наблюдая за тем, как происходило преступление, но не участвуя в нем. Ах, воистину, береженого Бог бережет. С кем поведешься, от того и наберешься. На Бога надейся, сам же не плошай.

Посещая тюрьмы и зоны, как правило, все-таки видишь: на человеке лежит печать совершенного злодеяния. Эти лица совершенно иные, чем лица ваших друзей и знакомых на воле. Редко там увидишь вообще здоровый цвет лица. И это объясняется, в том числе, дурным содержанием, духотой. Сейчас нет государя императора Александра III , который как-то, путешествуя по Сибири, посетил тобольскую тюрьму и, увидев, что зекам душновато, велел поднять потолки до трех метров.

Сейчас в этой тюрьме располагается прекрасная благоустроенная Тобольская духовная семинария. Я был приглашен туда и удивился: «В каких роскошных условиях вы живете, дорогие студенты. Какой метраж! Кто вам это построил?» Они говорят: «Александр Третий для заключенных своей империи это построил». Кстати, путешествуя по этой тюрьме, государь император выслушивал ламентации, то есть жалобные причитания зеков, и каждый из них говорил, что он осужден несправедливо, что закон был слишком строг к нему.

И, по преданию, нашелся в той тюрьме единственный заключенный, который на вопрос царя о том, какие он имеет пожелания, ответил: «Ваше Величество, я премного всем доволен». – «Ну, может, есть какие-то жалобы?» – «Нет у меня решительно никаких жалоб». – «В конце концов, может быть, хотите воспользоваться монаршей милостью быть помилованным?» – «Нет, я сижу совершенно законно.

Признаю для себя маленьким то определение, которое вынес обо мне суд». Вот этого-то заключенного царь помиловал и освободил, пользуясь правом государя казнить и миловать поверх всех законов. Так вот, общаясь с заключенными, видно, что в их душу глубоко вошла, будто каленым железом выжженная, печать прикосновения к миру преступлений. Ну, может быть, это не во всяких местах заключения.

Я был в колонии особого режима и видел, что даже на юных, восемнадцати- и двадцатилетних верующих ребятах все-таки лежит это нечто. Это нечто, как и само пребывание в тюрьме, безусловно, изживается не сразу. Мы, священники, знаем, что человек, вышедший из тюрьмы, редко когда может выдержать искушение волей. Трудно ему войти в ту жизнь, в которой мы с вами плаваем, как утки в деревенском пруду.

Тюрьма – это тоже своеобразный мир, своеобразный наркотик, который пытается вновь захватить освободившегося человека в свои объятия. Тот, кто прошел тюрьму, часто борим в течение всей жизни. Сердце его раздваивается. Совесть свидетельствует ему об одном, а условности мира, трудности обустройства на воле влекут его в другую сторону. Конечно, общаясь с заключенными, мы понимаем, что они причастны к отрицательному жизненному опыту.

И в этом смысле имеют более глубокий опыт, чем наш. Заключенному не скажешь красивые, но отвлеченные слова. Его не будешь поучать и назидать, потому что он часто прекрасно ориентируется даже в духовных предметах. Интересный феномен: из зоны пишутся письма каллиграфическим почерком. Видимо, у осужденных образуется время, чтобы исправить то, что не додала школа.

Зековские письма просто можно класть под стекло. Многие зеки выражаются весьма изящно в литературном плане. Там, надо сказать, все таланты, полученные на воле, могут быть отшлифованы. Конечно, когда мы общаемся с этой аудиторией, то, прежде всего, должны вооружиться великой теплотой, сердечностью, искренностью, приветливостью, благожелательством.